КГБ в Англии

О доверии к Бланту со стороны МИ-5 свидетельствовал тот факт, что начальник отделения В4 Т.А. Робертсон советовался с ним по вопросам организации более эффективной работы против советской разведки. В январе 1948 года он сетовал, что «трудность состоит в том, что мы ничего не можем выяснить в отношении русского шпионажа», и просил Бланта, если ему в голову придет особенно хитроумный план, сообщить ему об этом. Позднее, в мае 1949 года, руководящий сотрудник МИ-5 Малькольм Камминг обратился к Бланту с просьбой предоставить одно из помещений Куртоулдского института для тайных встреч с агентами из числа персонала посольств восточноевропейских стран. Блант ответил согласием, и они договорились, что он даст ключ от комнат на первом этаже офицеру МИ-5 Таггеру, который будет приходить туда с двумя другими оперработниками контрразведки — Дербиширом и Леггатом. Когда Блант рассказал об этом Шишкину, тот обеспокоился, не создаст ли эта операция МИ-5 опасность для фотографирования материалов Берджеса. Блант заверил его, что не создаст, так как наличие у него «лейки» полностью оправдано его работой, а войти к нему в кабинет во время фотографирования никто не может. (В Сентябре 1949 года Блант сказал, что МИ-5 провела по крайней мере одну встречу в его институте.) Камминг, по словам Бланта, также сказал, что он и Бойл из СИС хотят посоветоваться с ним по вопросу изъятия дипломатической почты, так как у них самих никаких идей на этот счет нет.

Если в отношениях Бланта с контрразведкой все обстояло достаточно благополучно, то со стороны полиции возникла непредвиденная опасность. 21 января 1949 года около половины десятого вечера на Монтагью-сквер его и Н.Б. Коровина (РОСС), который подменял в тот раз Шишкина (АДАМ), остановили два полицейских в штатском и проверили их документы, а также содержимое портфеля Бланта. В портфеле находились документы Форин Офиса, которые Блант не успел переснять и принес в подлиннике. Они были завернуты Берджесом в коричневую бумагу, а на упаковке было написано имя Бланта. Полицейский, видевший имя Бланта на его удостоверении личности, не стал разворачивать упаковку. Стражи порядка извинились за проверку, объяснив ее ростом преступности в Лондоне. Центр принял немедленные меры по резкому ограничению связи с Блантом и, только убедившись, что с ним и с Берджесом все в порядке, возобновил нормальный ход работы. Через несколько месяцев, в августе 1949 года, подобной же проверке подвергся Берджес. При нем не было никаких компрометирующих его предметов. Полицейский осмотрел сверток, в котором было полотенце с символикой клуба Берджеса. Берджес использовал создавшуюся ситуацию, чтобы узнать, как поступает полиция с информацией о результатах таких проверок, и сказал, что если полицейский сообщит к нему на работу, то он будет жаловаться на необоснованность его действия. Полицейский ответил, что проверок проводится очень много и о них никуда не сообщают, если не выявлено ничего подозрительного. Тем не менее Берджес рассказал о проверке коллегам на работе и своим знакомым в МИ-5. И те и другие посмеялись вместе с ним. Что же касалось доверия к Берджесу самого Форин Офиса, то оно, как он считал, не вызывало сомнений. На встрече 15 марта 1948 года он сообщил, что Гектор Макнил поручил ему сообщать о всех подозрительных в политическом отношении лицах среди персонала МИД. Берджес сказал, что это свидетельствует о доверии к нему лично, но, с другой стороны, означает начало кампании против левонастроенных чиновников. Из осторожности на эту встречу он не принес, как обычно, толстую пачку документов, ограничившись текстом «Брюссельского соглашения о западном союзе» и записью беседы Макнила со своим бельгийским коллегой Спааком. Весьма примечательно, что указание Макнила Берджесу поступило в дни развития берлинского кризиса, взвинтившего нервозность по обе стороны железного занавеса. Находясь физически на Западе, а идейно — на Востоке, Блант, например, в некоторой степени утратил ориентацию. Берджес сообщил, что он «напуган международной обстановкой и ему все сложнее понимать ход событий». Берджес объяснял это тем, что Блант «недостаточно закален и не всегда может дать правильную оценку». Последнее не должно было оказаться новостью для тех сотрудников советской разведки, которые читали автобиографию Бланта и его признания в отсутствии интереса к политике.