Хафиз и пленница султана

– Ноги совсем не слушаются, – пожаловался Туграи. – В голове стучит, сердце колотится. Никогда не думал, что в 60 лет стану такой развалиной. Беспокойство, в котором я живу все последнее время, разрушило мое здоровье совершенно. Но ты не представляешь, до чего я рад тебя видеть. Ты знаешь, Али, есть люди, которые всегда появляются в трудную минуту. А есть люди, на помощь которых ты рассчитываешь, но их никогда не оказывается в нужный момент. И самое интересное, что ни первые, ни вторые не поступают так намеренно – это происходит помимо их воли. Это, видимо, зависит от их предназначения в этой жизни. Знаешь, к какой категории я тебя отношу?

– Догадываюсь.

– Молодец, всегда был сметлив, я всегда ценил в тебе это. Ты голоден?

– Я приехал утром и сразу к вам, только в баню успел заскочить. Не ел ничего.

– В баню? – удивился Туграи, – То-то я смотрю, ты весь сияешь. А что это ты предпочел внешний вид желудку?

– Да так, – неопределенно ответил Али.

– Вообще-то выглядишь неплохо, только похудел и этого, кажется, не было.

Шамс указал на лоб Али, на котором красовался шрам, полученный в сражении у Табриза.

– Откуда это?

– Я, раис, участвовал в восстании Беклика и Сункурджаа.

– Вот как? – удивился Туграи. – Никогда бы не подумал. Ты открываешься мне все новыми сторонами характера. Как тебе удалось спастись? Их распяли на базар-мейданы[174], тебе известно об этом?

– Да, меня подобрали крестьяне и выходили.

– А я уже считал, что тебя нет в живых. Немудрено, прошел год с тех пор, как мы вернулись из Мекки. А тебя все нет.

– Эй, кто там? – крикнул Туграи.

В комнату вошел слуга.

– Обед готов?

– Да, господин.

В соседней комнате, застланной коврами, окно которой выходило на Мейданчай, был накрыт низенький столик. В середине стояло большое серебряное блюдо, наполненное кебабом, усыпанным тонко нарезанным луком и зеленью, и несколько маленьких тарелок с разнообразными закусками, с сыром, тушеными баклажанами и стопка хлеба.

– Хочешь выпить? – спросил Шамс.

– Вообще-то я не пью, – осторожно сказал Али, не желая производить на вазира превратного впечатления.

– Я тоже не пью, – сказал Шамс, – особенно с тех пор, как посетил Мекку и стал носить титул хаджи. К тому же мне скоро предстоит встреча с Господом.

– Вам еще рано об этом думать.

– В самый раз. И в связи с этим у меня есть к тебе серьезный разговор, боюсь, что без вина не обойтись, так что я прикажу подать. А там будет видно.

«Начало интригующее» – подумал Али и, не удержавшись, задал вопрос:

– Как здоровье вашей дочери?

– А где ты остановился? – словно не слыша, спросил вазир.

– В караван-сарае Сеид Хусейна.

– И как, номер хороший?

– Да, на втором этаже, выходит прямо на бассейн.

– Зачем тратить деньги, можешь жить здесь, я отведу тебе комнату.

– Ничего, у меня есть деньги.

– Хорошо, когда есть деньги, а у меня денег нет, от былого богатства ничего не осталось. Шараф ал-Мулк разорил меня. Чем ты собираешься заняться, каковы твои планы?

– Хочу поступить к вам на службу, – ответил Али.

В ответе заключался вопрос, но Туграи предложил Али попробовать тушеных баклажанов, таким образом, пропустив мимо ушей второй важный для собеседника вопрос. У Али стало портиться настроение. Он без аппетита, несмотря на то, что ничего не ел с утра, размазывал коркой хлеба баклажан по тарелке.

– Здорова ли ваша дочь? – набравшись смелости, вновь спросил он.

– Хвала Аллаху, здорова, – после долгой паузы ответил Шамс, и неожиданно спросил: – Ты лучше скажи, сукин сын, что ты с ней сделал.

– Я, ничего, – похолодев от страха, пролепетал Али. – А что случилось?

– А то, что я не могу ее выдать замуж. Она отвергает одну партию за другой.

Туграи пристально посмотрел на Али.

– Клянусь вам, я даже пальцем до нее не дотрагивался, – сказал Али. Его лицо заливала краска.

– А что же ты тогда краснеешь?

– От смущения. Но я говорю правду, клянусь Аллахом.

– Будем откровенны, – заговорил Шамс. – В первых: Твои геройства произвели на нее такое впечатление, что она влюбилась в тебя. Что ты улыбаешься?

– Нет, ничего, извините.

– Во-вторых: ты ей не ровня и ты не можешь быть ее мужем.

Улыбка сползла с лица Али.

– В-третьих, мне недолго осталось, я умру со дня на день. Меня здесь держит только то, что моя дочь не устроена. Когда я увидел тебя на пороге сегодня, я понял, что это знак свыше. Я не вижу вокруг ни одного человека, на попечение которого я мог ее оставить. Ты же проявил себя мужчиной, достойным, порядочным и надежным. Так что я готов нарушить традиции. Тем более, что смерть уравнивает всех людей. А мне осталось недолго. Поэтому, Али, если ты согласишься взять мою дочь в жены, я готов презреть устои. Каков будет твой ответ?

– Я даже не смел надеяться на ваше согласие, – сказал растроганный Али. – Я люблю ее и клянусь вам, что ни вы, ни она никогда не пожалеете об этом.

– Интересно, не смел надеяться, так зачем же ты приехал?

– Я думал украсть ее, если она, конечно, согласится.

– Этого я и боялся, – мрачно сказал вазир, – Значит, у меня действительно не было выбора. Раз ты появился, значит, это судьба. Бери ее, и будьте счастливы.