Хакни меня

– Весь секрет в соусе! И да, ты права, тут мне очень помог интернет. Но все-таки есть разница: я этот соус раз десять пытался сделать, а так хорошо получилось впервые. Может, руку просто набил? Тебе как, не слишком остро?

Остро было невыносимо, аж щеки горели. Но он, кажется, про соус спросил, а тот оказался идеальным. Приходилось через силу поддерживать разговор:

– Терпимо. Но поверю на слово, что первые попытки были еще хуже. Просто раньше ты готовил для Алены, а теперь для меня.

Атмосфера стала еще острее, я сильно смутилась сказанного. Но Глеб не заметил и громко рассмеялся:

– Верно! Возможно, на уровне подсознания чувствовал, что она меня использует. Ты тоже не откажешься меня использовать, но даже в этих порывах откровенна. Никогда не думал, что скажу это вслух, но в твоей лишней честности есть и хорошая сторона.

Он ошибался в главном – я далеко не всегда искренна. И сегодня была очень далека от настоящих признаний. Наоборот, отчего-то невыносимо хотелось вывести его на какие-нибудь эмоции – любые, если о взаимности мечтать пока как-то боязно. Но Глеб моего состояния не улавливал, он просто продолжал легко плыть по привычной траектории и вовлекать меня в любые обсуждения:

– Ты ведь рассказывала, что сама собиралась научиться готовить. Так давай вместе учиться, почему нет? Я завтра к тебе в гости заявлюсь, уже с готовым рецептом из интернета.

– Делать мне больше в воскресенье нечего! То есть мне в воскресенье реально совсем делать нечего, потому приезжай, – согласилась я.

А самой стало сладко-тоскливо от представления, как мы вдвоем уже на моей маленькой кухоньке будем что-то творить вместе. Что-то настолько же прекрасное, как этот соус. Хотя дело, конечно, не в еде…

– Ты сегодня еще более странная, чем обычно, – произнес Глеб, испугав меня возможной догадливостью. – Смотришь так, будто спросить о чем-то хочешь.

– Хочу, – признала я и отвела взгляд к окну, чтобы не сбиться с мысли. – Я знаю, что исходные коды пишешь ты, а Сергей Сергеевич со своим отделом их только дорабатывает.

– Не совсем так, – поправил он мягко. – Первые – да, только я и писал. А кто бы еще мне их писал в самом начале? В современных программах мой вклад вряд ли превышает десять процентов. Там одним мозгом физически не вывезешь и все лаги не отследишь. Почему тебя это интересует? Ты решила перенести свой болезненный восторг с Морсова на меня?

– Пф-ф! – возмутилась я. – Еще чего! Мы гулять-то сегодня пойдем, или так и просидим, расхваливая твою кулинарию?

– Ну пойдем… У тебя сегодня пик ершистости, прибить охота.

– А у тебя сегодня сезон охоты на ежиков? – ответила и встала, чтобы побыстрее натянуть куртку и сменить обстановку. На свежем воздухе я наверняка буду соображать лучше.

Глеб выглядел разочарованным – не знаю, чем именно. То ли моей холодностью, к которой уже давно должен был привыкнуть, то ли тем, что со вчерашнего телефонного разговора был явный откат в наших отношениях.

Погода была очень прохладной. Мы медленно шли по той же самой дороге, но выглядела она совсем иначе – я никогда не замечаю момент, когда времена года перещелкиваются. Вытянула из кармана перчатки и надела на руки, подняла воротник повыше, чтобы не околеть. Но Глеб и в царящем ужасе видел одни плюсы:

– Смотри, снег пошел! Вроде бы первый в этом году. С моей занятостью большая удача – застать первый снег или первый дождь. Теперь надо дождаться сугробов, обожаю это ощущение, когда глаза от белизны слезятся.

– Ты чудик, Глебарисыч.

– Ты тоже, Лада, просто в другом. Все мы чудики.

С этим утверждением спорить невозможно, единственная истина, которую не поставишь под сомнение: у всех людей есть отклонения, а хорошо вместе тем, чьи отклонения совпадают. И это точно не про нас двоих… хотя страсть к компьютерам нас могла бы объединить, но дурной Глеб ищет какие-то другие точки соприкосновения.

Снег падал негусто, почти неощутимо, его можно было распознать по затуманенному вдали воздуху – и черная лесополоса в полукилометре от нас теперь выглядела скорее загадочно, чем паршиво. Глеб позвал меня в сторону: там кто-то из бревна соорудил нечто наподобие лавки. Почему-то именно в такую погоду захотелось замереть на одном месте и не шевелиться, наблюдая за темной водой в прудике, за плавающими ветками и редкими снежинками, нарушающими озябшую гладь.

Он сел рядом, вытащил из-под куртки шарф и зачем-то обмотал мне шею, вместе с половиной лица. Я не возмущалась – куда-то пропали силы возмущаться. Ведь мы оба все-таки счастливчики – случайно оказались именно в этот момент в этом самом месте, где нет ничего, кроме почти замершего времени.

Долго молчали, думая каждый о своем. Я – о его шарфе на моей щеке. А он, очевидно, совсем о другом, раз после длинной паузы почти осторожно проговорил:

– Лада, прости меня, что снова лезу не в свое дело. Но я не могу об этом не думать. Нет, не о твоей матери – я сам понятия не имею, как ее вообще оценивать и заслуживает ли она какой-то оценки. Об Аркаше.

– А что о нем думать? – не поняла я.