Хаммер

— Так надо, — уже неизвестно кому сказал Джой и выстрелил ей в голову. Гринева вздрогнула и уже полностью, всем телом, повалилась на пол. Джой нажал кнопку девятого этажа и отпустил дверь. Он знал, при движении вверх лифт не подбирал пассажиров, и пока кабина не поднимется до последнего этажа, никто не сможет обнаружить труп. За это время он успеет сбежать на первый, выйти на улицу и, оказавшись обычным прохожим, удалиться от этого места навсегда.

Вытащив из кармана пластиковый пакет, он уже на ходу, прыгая сразу через две ступеньки, упаковал в него револьвер и спрятал за поясом. Теперь в ближайшем киоске он купит несколько влажных салфеток и постарается избавиться от запаха пороха на руках, это нужно сделать обязательно, в такси водила может учуять специфический посторонний запах.

На Брикетный таксист поехал через Куреневку и Оболонь. Собственно, этого его дело, как ехать. Будет на два-три километра дальше, не страшно, пусть человек тоже заработает.

Пролетели под Московским проспектом, и уже на Оболони, затем на кольце левее, на следующем тоже. А вот и трамвайные пути, Джой посмотрел налево, вслед убегающему вагону трамвая. Там дальше, за поворотом, был двор, в котором он вырос, и дом, которой, хочешь не хочешь, а все же был родным.

Уже прошло два года, как умерла мама. Об этом тоже не хотелось вспоминать. Последние годы перед смертью она заметно сдала, жаловалась на плохое зрение и часто громко переспрашивала. Ее беспокоило давление, крутили суставы на погоду, ныло сердце, имела полный набор явных старческих проблем со здоровьем, но как-то двигалась, тянула из года в год.

Умерла внезапно. Нашли ее только через два дня, лежала в комнате на диване, рядом таблетки от сердца. Ему сообщить не смогли, не знали, где и как искать, похоронили без него. Жаль. Как-то и жизнь вся складывалась неуклюже, детство выпало никакое, в армии кровь и смерть, теперь тоже не лучше, вот и мать как следует проводить не смог. Джой тяжело вздохнул, таксист скосил взгляд на него через зеркало.

Да, прошло почти два года. Когда он был последний раз на ее могиле? Когда? Он и не помнит, был один раз за это время и все. Да, нехорошо. Земля уже, наверно, осела, и можно устанавливать памятник. Возможно, на днях он и займется этим вопросом. Возможно. Вот так вот, никого и ничего не осталось. Квартиру, и ту горсовет отобрал. Мать одна была в ней прописана. Конечно, он мог ее переоформить на себя, но этим нужно было заниматься, ходить по различным инстанциям, учреждениям, заполнять, собирать документы, но сначала как-то не до этого было, а теперь по роду деятельности стало просто невозможным, двойная жизнь не позволяла афишироваться. Да, никого и ничего. Мысли сами, словно дрожащие пальцы, цеплялись за слабые неровности на отвесной скале воспоминаний, но тщетно.

Однако ведь было же что-то, друзья, Борька. Были, но где они теперь. А спорт, его боксерский клуб?

С каким трепетным чувством собирался он каждый раз на тренировку и входил в зал. А ринг? Что значит выйти на ринг? Ринг — это не театральная сцена, это ринг, боевая арена, здесь все по-настоящему. На ринге нужно драться, нужно выдержать, выстоять, перетерпеть и либо быть поверженным, или с победно поднятой рукой еще раз доказать, что ты сильнее.

Да, кстати, а что же Ольга? Та женщина, которую встретил на последней тренировке, в своем старом клубе. Он совсем о ней забыл. Но ведь так и надо было. Хотя обещал прийти, кажется, во вторник, а прошло уже больше месяца. А ведь она неплоха собой и, наверно, человек хороший, во всяком случае, ему так показалось — нежная и добрая. Получается, обманул. Нет, не стоит идеализировать. Все в этой жизни гораздо проще.

Глава двадцать седьмая

Уже более двух часов, как Андрей Гордий колесил за Виктором Семеновичем по городу. Объект наблюдения явно никуда не торопился, передвигался по улицам как-то путано, иногда возвращаясь в те места, где некоторое время назад уже был, и при этом ничего не происходило. В одном месте Воробей купил в киоске газету, через полчаса в сквере сел на лавку, полистал ее и выбросил в урну. Около пяти часов вечера Виктор Семенович припарковался у кафе «Гульчитай», определенно, чтобы поужинать. Андрей остановился метрах в пятидесяти от кафе, довольный тем, что, возможно, часа полтора, а то и два можно будет спокойно подремать в машине и не палить впустую бензин. Конечно, потом он внесет это в общие затраты, но пока топливо расходовалось за его счет.

Воробей сел за свободный столик. Марина сегодня не работала, да и было не до нее, день обещал быть насыщенным иными событиями. Есть не хотелось. Заказал чашку крепкого кофе и сто грамм коньяка. Успел сделать три глотка спиртного напитка и один глоток кофе, когда позвонил Цап:

— Ты где, пернатый?

— В кафе. Поздний обед, скажем так.

— «Гульчитай»?

— Угадал.

— Как хвост? — Цап был сухо лаконичен.

— Как репей, прицепился — не отодрать.

— По поводу первой проблемы, — Цап несколько помедлил. — Она решена.

Воробей понимающе хмыкнул:

— Что дальше?

— Где этот Пинкертон затаился? Он на «камри»?