Почему так много грязного, отвратительного, неприятного, обидного до горечи было связано именно с детством, казалось бы, с чистым, светлым и беззаботным детством. И кто они, те действительно счастливые маленькие человечки, объедавшиеся мороженым, не в пример ему, шоколадными конфетами, лимонадом и шипучей газировкой с двойным, а то и тройным сиропом. Были ли они действительно на белом свете? Наверное, да. Именно они сегодня и сидят в просторных, чистых кабинетах с хорошей мебелью и кондиционерами, мудро руководят людьми, управляют городами, страной, именно они сегодня отдыхают по заграницам и пьют уже не лимонад, а напитки куда приятнее и экзотичнее.
Но произошла в этих местах и другая история, которая началась так неожиданно, когда ему было семь лет, и так крайне брутально завершившаяся спустя пять лет, когда ему шел двенадцатый год. Джой никогда не любил вспоминать то событие, но сейчас оно само вдруг возникло и нахально вломились в его воспоминания.
Глава двадцать четвертая
Уже несвежая, сухая, местами пожухлая трава кусала, царапала голые ноги, иногда цеплялась за рваные сандалии, сковывала шаг.
Ласточки проносились на бешеной скорости над самой головой, резко взмывали вверх и так же стремительно бросались вниз, на бреющем уходя то вправо, то влево, хватая на лету жирную, неповоротливую, никчемную мошкару, совершая свои головокружительные пируэты так близко, что хорошо было слышно хлопанье их остроконечных крыльев, а многоголосое щебетанье заполняло пространство до самого леса.
Борька сказал, что если птица низко, то, значит, буря близко. Он знал это от своего старшего брата, а тот был бывалым, уже несколько раз с ребятами сверстниками спускался вниз по Днепру на резиновых надувных лодках до самого водохранилища.
Тем летом август выдался особо знойным. Уже третью неделю температура держалась за тридцать градусов.
С самого утра солнце палило безжалостно и только к вечеру несколько сникло. Бурей даже и не пахло, в воздухе застыла духота, и не единого порыва ветерка, даже легкого дуновения.
Целый день они провели у реки. Мишка нанырялся до такой степени, что глаза теперь огнем горели, были красные, как у вареного рака панцирь, и, казалось, из орбит выпирали, словно он сварочных зайчиков нахватался. Мишка знал, что это такое. Однажды возле их дома в канаве рабочие трубу ремонтировали, кто-то из пацанов старшего возраста предложил ему посмотреть, как металл плавится и сваривается. Он долго смотрел, но так ничего и не смог увидеть, свет от сварки был слишком ярким. Зато всю ночь потом Мишка не спал, ему, словно глаза песком засыпали, жгло так, что хоть на стенку карабкайся. Полегчало только к утру.
Борька бодро вышагивал впереди, иногда перепрыгивал высокие репейники, переходя на трусцу и поглядывая на товарища, поторапливал его. Им нужно было дойти до леса, но сначала пройти поросшее бурьяном поле, затем одичавший своей растительностью парк, незаметно сросшийся с лесом, и уже в лесу должно было находиться место их назначения.
Перенести на завтра это мероприятие не могло быть и речи, Борька наметил на сегодня, и теперь ничто не могло изменить его планы. Мишка с трудом поспевал за ним. Сегодня он явно перекупался, никуда идти, тем более так быстро, не хотелось, была б его воля, лучше сейчас повалялся на песчаном берегу реки, ожидая, когда солнце приблизится к горизонту и окончательно спадет жара, тогда-то и можно было бы возвращаться домой. Но с Борькой не поспоришь.
Они прошли парк и углубились в лес, немного поплутали и вернулись обратно. Борька слегка заблудился, поэтому нервничал, кружил в поисках ориентиров и наконец нашел. Оказалось, что место это было все же в парковой зоне, практически на границе с лесом. Когда-то здесь были тенистые аллеи среди деревьев и кустарника с черной ягодой, похожей на смородину, которую называли волчьей, теперь все аллеи густо заросли травой, азалиями и высокими, хлесткими дубовыми побегами. Здесь уже никто не гулял даже днем, места были труднопроходимыми и неинтересными.
Мишка легко определил, в каком направлении была река, дворец культуры, площадка с аттракционами и летняя танцплощадка. Ближе всего была танцплощадка. Примерно метрах в ста пятидесяти — двухстах.
Наиболее интересным и примечательным местом в парке, разумеется, была танцплощадка. В выходные дни летом с девяти и до одиннадцати вечера здесь проводились танцы.
Пацаны, шкеты, такие же, как Борька и Мишка, оставались за высоким забором из металлической сетки, сквозь которую хорошо были видны танцующие пары, а на возвышении под ракушкой музыканты районного ВИА били по струнам гитар, подпрыгивая и бодая воздух своими косматыми головами. Музыка звучала, гремела, повизгивала ионикой. Под барабанное уханье она проникала вовнутрь организма и как бы изнутри поднимала настроение, было ощущение некой эйфории, одержимости и праздника. Они слонялись стаей вокруг забора, стреляли у зевак сигареты и мелочь, вели себя легко и непринужденно, мало кого боялись, потому что были местными ребятами и было их много.