Когда он открывает дверь прачечной, я вхожу, зажав губу между зубами. Покусываю кожу, когда наконец спрашиваю то, что меня интересует.
— А ты?
Я смотрю на него краем глаза, открывая сушилку, и начинаю собирать чистые простыни в руки. Он использовал больше смягчителя ткани в сушилке, и простыни такие же мягкие, как и одежда, которую он носит. Я сопротивляюсь желанию зарыться в них лицом и глубоко вздохнуть.
— Что я? — спрашивает он.
— Ты когда-нибудь хотел подружку?
Я иду впереди него, чтобы он не видел, как пылают мои щеки. Даже не знаю, зачем спрашиваю.
— Она должна быть чертовски невероятной, — говорит он, догоняя меня.
Колокольчики звенят, когда мы покидаем прачечную, и я знаю, что должна закрыть рот. Должна прекратить задавать вопросы. Должна прекратить этот разговор.
— Какой именно?
Мой вопрос повисает в воздухе между нами, внутренняя часть моей нижней губы становится болезненной от покусываний, когда то, что кажется вечностью, проходит всего за несколько сильных ударов моего сердца. Мои ладони начинают потеть, и я думаю о миллионе шуток, которые могла бы рассказать, чтобы заставить его забыть глупый, импульсивный, дурацкий вопрос, который я только что выпалила. Но потом он отвечает.
— Даже не знаю… — говорит он, его магнетический взгляд притягивает мой, хотя я сопротивляюсь желанию встретиться с ним взглядом. — Возможно, такая девушка, как ты.
Я ничего не говорю, минуя один квартал, на пятой минуте или на сто пятьдесят втором шаге. Мои мысли движутся быстрее и дальше, чем ноги, и на каждом шагу Шон оказывается рядом со мной.
Такая девушка, как я? Не я, а такая девушка, как я… Почему такая девушка, как я? Что, черт возьми, это значит? Почему он всегда такой чертовски путаный?
Мой рот открылся и закрылся по меньшей мере пять раз, когда мой телефон звонит, отрывая меня от вечного эха слов Шона.
Лицо моего близнеца вспыхивает на экране телефона, который я достаю из заднего кармана, под буквами, которые гласят «Тупица». На нем ковбойская шляпа, которую я нахлобучила ему на голову, когда мы ходили за рождественскими покупками в прошлом году, и у него такое выражение лица, что я ухмыляюсь каждый раз, когда он звонит.
Ну, почти каждый раз. На этот раз я просто бросаю неловкий взгляд на Шона, прежде чем отдать ему простыни и сказать, что мне реально нужно ответить на звонок. Мой телефон молчал весь день, но я настроила его так, что, если кто-то позвонит дважды в течение трех минут в случае чрезвычайной ситуации, вызов будет принят.
— Что случилось?
— Кроме того, что я писал тебе миллион раз со вчерашнего дня, и ты явно не умерла? — спрашивает Кэл.
Мне стыдно, что я заставила его волноваться, но не настолько, чтобы извиняться.
— Я должна извиниться за то, что не умерла?
Шон поворачивает голову, приподняв бровь, и Кэл хрипло отвечает:
— Для начала.
— Мне жаль, что автобус не разбился и не сгорел, — предлагаю я, почти хихикая, когда представляю, как он нахмурил брови от разочарования.
— Хорошо, — говорит он. — Так и должно быть. А теперь расскажи мне все причины, по которым ты не могла взять трубку.
Я убираю пальцами выбившиеся пряди волос с лица, чтобы не смотреть на причину, о которой спрашивает Кэл, причину с растрепанными волосами, великолепными глазами и улыбкой, которая заставляет девушку забыть связаться со своей семьей.
— Шоу было потрясающим, но толпа была сумасшедшей, поэтому нам пришлось потусоваться внутри некоторое время. А потом мы пошли к автобусу, и там тоже была толпа. — Я добавляю последнюю часть с молниеносной быстротой языка. — И некоторые из них поднялись в автобус…
— Подожди, что? — вмешивается Кэл. — Они не… они привели девушек в автобус? Неужели Шон…
— Ты уже звонил Лэти? — прерываю я его, осторожно убавляя громкость на своем телефоне, чтобы Шон не услышал, что говорит Кэл.
— Не-а, — возражает мой назойливый близнец, не позволяя мне сменить тему. — Не прокатит. Что случилось?
— Я не могу сейчас говорить, Кэл. — Я снова смотрю на Шона, желая, чтобы на этой оживленной улице было что-нибудь еще, что могло бы привлечь его внимание: автомобильная авария, горячая цыпочка, сумасшедший бездомный, бросающий хомяков в людей, что угодно.
— Почему? — Минута молчания. — Он сейчас с тобой? Ты не можешь говорить, потому что он с тобой?
— Что-то вроде этого, — отвечаю я.
— Хорошо, тогда просто говори «да» или «нет».
Я держу телефон одной рукой, а другой потираю точку между глаз.
— Может не надо?
— Он приводил в автобус фанаток?
— Нет.
— Но фанатки были в автобусе?
— Да.
— И он трахнул одну из них?
Я рычу в трубку, и Шон снова смотрит на меня. Я игнорирую его и отвечаю Кэлу:
— Нет. Теперь я могу идти?
— Но ты злишься на него?
— Все в порядке? — беззвучно спрашивает Шон, и я отмахиваюсь от него, чтобы ответить брату.
— Теперь уже нет. И Кэл?
— Да?
— Я люблю тебя. Позвоню тебе вечером.