Техническая задача связана с требованием создать прочный позитивный перенос. Уже это требование имеет предпосылкой клинический опыт, что такой прочный позитивный перенос спонтанно создают лишь немногие пациенты. Однако наши характероаналитические рассуждения ведут нас еще несколько дальше. Если верно, что все неврозы возникают на основе невротического характера и, далее, что невротический характер отличается как раз нарциссическим панцирем, то встает вопрос, способны ли вообще наши пациенты с самого начала к настоящему
позитивному переносу. Под «настоящим» мы подразумеваем сильное, не амбивалентное эротическое стремление к объекту, которое могло бы создать основу интенсивного отношения к аналитику, не поддающегося бурям анализа. Рассматривая наши случаи, мы должны ответить на этот вопрос отрицательно и сказать, что по-настоящему позитивного переноса поначалу не бывает, его и не может быть как раз из-за сексуального вытеснения, распада объектно-либидинозных стремлений и блокады, создаваемой характером. Здесь мне могут возразить, сославшись на однозначные признаки позитивного переноса, которые мы встречаем в начальной стадии лечения у наших пациентов: несомненно, признаки, которые выглядят как позитивный перенос, имеются в начале с избытком. Но что образует бессознательную подпочву этих признаков переноса? Настоящие они или нет? Именно негативный опыт, который был приобретен с пониманием того, что речь при этом идет о настоящих объектно-либидинозных эротических стремлениях, вынуждал к постановке этого вопроса. Он примыкает к более общему вопросу: может ли невротический характер вообще быть способным к любви, и если да, то в каком смысле. Более точное изучение этих первых признаков так называемого позитивного переноса, т. е. обращения объектно-либидинозных сексуальных побуждений на аналитика, показало, что до определенного остатка, который соответствует просвечиванию рудиментарной части настоящей любви, речь идет о вещах троякого рода, имеющих мало общего с объектно-либидинозным стремлением:1. О «реактивном» позитивном переносе,
т. е. пациент компенсирует перенесенную ненависть в форме любви. Задним планом является здесь скрытый негативный перенос. Если сопротивления, происходящие из этого вида переноса, интерпретируют как выражение любовного отношения, то, во-первых, неправильно интерпретировали, во-вторых, не заметили негативный перенос, который скрыт в этом, и как следствие возникает опасность оставить незатронутым ядро невротического характера.2. Об уступчивости
аналитику, проистекающей из чувства вины или морального мазохизма, за которым опять-таки стоит не что иное, как вытесненная и компенсированная ненависть.3. О переносе нарциссических желаний,
о нарциссической надежде, что аналитик будет любить пациента, утешать его или им восхищаться. Ни один вид переноса не разрушается быстрее, чем этот, ни один не превращается легче в горькое разочарование и полную ненависти нарциссическую обиду. Если это интерпретируется как позитивный перенос («Вы меня любите»), то снова интерпретация неправильная, ибо пациент вовсе не любит, а хочет только, чтобы его любили, и теряет интерес в тот момент, когда понимает, что его желания не могут исполниться. Однако с этой формой переноса связаны догенитальные либидинозные стремления, например оральные требования, которые не могут создать прочного переноса, поскольку они чересчур нарциссически акцентуированы.