Первый сеанс и две трети второго прошли в относительно беспрепятственном описании неприятных обстоятельств, сопровождавших ее второй развод, и нарушений сексуальных ощущений при половом акте. В конце второго сеанса случилась заминка; пациентка замолчала и после некоторой паузы сообщила, что ей нечего больше сказать. Я знал, что перенос уже вступил в действие в виде сопротивления. Теперь имелись две возможности: либо советами и уговорами следовать основному правилу побудить пациентку к дальнейшим сообщениям, либо обратиться к самому сопротивлению. Первое означало бы обход сопротивления, второе было возможно только в том случае, если бы затруднение было понятно хотя бы отчасти. Поскольку в таких ситуациях всегда имеется защита со стороны Я, приступить к интерпретации сопротивления можно было с этого бока. Я объяснил ей смысл подобных запинок, что именно в таких случаях «что-то невысказанное» мешает продолжению анализа, что-то такое, чему она бессознательно сопротивляется. Я также ей сказал, что обычно повод к таким торможениям дают мысли о аналитике, и обратил ее внимание, что успех лечения зависит также и от того, сможет ли она быть в этих вещах до конца откровенной. Тогда с многочисленными затруднениями она сообщила, что еще вчера могла говорить свободно, но с тех пор у нее появились мысли, которые, собственно говоря, ничего общего с лечением не имеют; в конце концов выяснилось, что раньше она размышляла о том, что было бы хорошо, если бы у аналитика возникло к ней «определенное отношение»; и не презирал ли он ее за связи с мужчинами. На этом сеанс завершился. На следующий день заминка продолжилась. Я вновь обратил ее внимание на ее затруднение, а также на то, что она теперь опять от чего-то защищается. Тут выяснилось, что она полностью вытеснила все, что было на последнем сеансе. Я объяснил ей смысл этого забывания, на что она заметила, что вчера ночью не могла уснуть, потому что очень боялась, что у аналитика могут возникнуть к ней личные чувства. При определенных обстоятельствах это можно было бы истолковать как проекцию собственных любовных побуждений, но личность пациентки, ее очень выраженный женский нарцизм и ее прошлое, насколько оно уже было известно, не совсем в это вписывались. Неопределенное чувство подсказало мне, что она не доверяла моей медицинской надежности и опасалась, что я могу злоупотребить аналитической ситуацией в сексуальном смысле. Не было никаких сомнений в том, что с ее стороны уже имелись сексуальные желания, привнесенные в аналитическую ситуацию. Но, оказавшись перед выбором, проговорить сначала эти проявления Оно или те опасения Я, едва ли можно было колебаться принять решение в пользу последних. Поэтому я ей сказал то, о чем догадался из ее опасений. На это последовало обилие сообщений о ее негативном опыте общения с врачами; все они рано или поздно делали ей предложения или даже, не спрашивая ее, злоупотребляли врачебной ситуацией. И разве не естественно, что она испытывает такое недоверие к врачам, и в конце концов откуда ей знать, что я лучше. На какое-то время эти откровения подействовали освобождающе, она смогла снова спокойно вернуться к обсуждению актуальных конфликтов. Я узнал многое о ее любовных отношениях и ситуациях; на себя обратили внимание два факта: чаще всего она искала отношений с более молодыми мужчинами, но через короткое время любовники ей надоедали. Было ясно, что речь шла о