Харам Бурум

– Кто «мы», Макс? Я всего пару минут назад узнал твою фамилию. Ганза?

– Может, Ганза, может не Ганза… Тебе-то какая разница? Главное ведь то, что мы друзья. Я принес тебе патроны. Как договаривались…

Добровольский расстегнул замок своего черного портфеля, отдал карлику увесистый сверток.

– Зачем тебе столько? В азартные игры не играешь, до девок тоже вроде не охоч…

– Собираюсь выкупить брата. Гриша в плену у красных.

– Тогда понятно. Святое дело. Сейчас куда?

– На «Автозаводскую». Хочу своих навестить.

– Жаль, что мне в другую сторону. Не знаю, будут ли у меня к тебе другие просьбы. Не уверен, что мы вообще когда-нибудь встретимся. – Добровольский вытащил из нагрудного кармана куртки аудиоплеер, обмотанный проводом наушников. – Так что – вот. На всякий случай. Дарю на память.

– А ты? Как же без музыки?

– Достану себе другой, а пока обойдусь этой штукой.

Макс улыбнулся, достал из другого нагрудного кармана губную гармошку. В залитом кровью туннеле зазвучал какой-то бравурный марш.

Добровольский поднял сжатую в кулак руку в прощальном жесте и растворился в темноте. Его черный наряд был отличной маскировкой. Какое-то время карлик еще слышал пение губной гармошки, потом все стихло.

Вездеход задержался, чтобы собрать патроны из рожков мертвой троицы и вставить стальную спицу в козырек бейсболки. Из имущества покойников себе взял только фонарик – его собственный рюкзак, под завязку набитый трофейными и заработанными патронами, и без того весил предостаточно.

Шагая к станции, ставшей для него вторым домом, Носову хотелось думать о друзьях, с которыми он вскоре встретится, да все мысли вертелись вокруг загадочного Макса Добровольского.

Странный персонаж. Пожилой, но прыткий. В отличной физической форме. Имеет прекрасный музыкальный слух и при этом владеет катаной как заправский самурай. К какой из группировок метро он может принадлежать? Поразмыслив, Николай пришел к выводу: к любой и никакой. Он мог бы быть даже… Наблюдателем. Зачем Максу потребовалось знать, в каких местах сатанисты хранят свои запасы топлива и откуда его добывают? Ганзейцы и без того плодотворно сотрудничали с Когтем. Значит, Добровольский не из купцов. А вдруг Содружеству Станций Кольцевой Линии стало жалко отдавать сатанистам оружие и они решили отобрать топливо силой? Небольшой диверсионный отряд таких парней как Макс, мог бы за полчаса покрошить сатанистов в мелкий винегрет. А тут еще этот «харам»… У Носова были знакомые азиаты-исламисты. Харам у них – запретные действия. А бурум? Кто же ты, господин Добровольский? Или товарищ?

Чтобы лучше понять это, Вездеход решил поступиться правилами метробезопасности и включить плеер в надежде на то, что музыкальные пристрастия Добровольского расскажут о нем больше, чем он сам. Но тут луч фонарика уперся в фигуру человека, стоящего на путях. Мятая, грязная синяя форма железнодорожника. Фуражка с эмблемой. Молоток с длинной деревянной рукояткой в правой руке. Путевой Обходчик. Все сходилось. «Приезжие» атаковали станцию, и обозленный хозяин темных туннелей вышел на охоту. Все сходилось, кроме одного «но». Лицо. Не бледное и обычное, а очень даже примечательное.

Путь Носову преградил тот, кто совсем недавно так подробно рассказывал о кровавых художествах Путевого Обходчика. Попрошайка с уродливым наростом на лице.

– Патрончика для меня пожалел?! – неожиданно низким, не своим голосом произнес нищий. – Не передумал?

– Я же тебе сказал: мне бы кто подал. – Вездеход вскинул автомат. – Брось молоток и прочь с дороги!

– Ага. Брошу. Счас.

Отличная реакция спасла карлика. Он успел отклонить голову, и молоток просвистел у самого уха. Вездеход надавил на курок. Пули вспороли синий китель на груди, двуликий упал на спину и забился в конвульсиях. Носов подошел к нему.

– Это ведь ты и убил своего Савву?

– Я… Когда превратился в Обх… О-о-о!

– Их, наверное, и впрямь много, – пожал плечами Вездеход. – Что ж… Теперь одним меньше.

Глава 10

Четверка

До станции «Улица Подбельского» или исправительно-трудового лагеря имени товарища Берии Чеслав Корбут добирался на личной мотрисе. Подобный транспорт имели лишь самые высокопоставленные партийцы Красной Линии, но ЧК вопросы престижа не волновали.

Дешевые почести вроде закрепленного за ним старика машиниста, который норовил отдать честь по поводу и без повода, заранее поднятые шлагбаумы на блокпостах красных станций… Все это было бутафорией, дымом, который мог рассеяться в любой момент. Он знал многих начальников, которые, сделав блестящую партийную карьеру, в одночасье скатывались вниз по служебной лестнице и занимали место в одной из клеток Берилага. Такой уж была специфика партийной жизни – лучшим и наиболее подходящим для метро из достижений большевиков новые коммунисты считали репрессии 37-го.

Корбут-младший не мог допустить, чтобы нечто подобное случилось с ним или с отцом, поэтому предусмотрительно плел интриги, по кирпичикам выстраивая стену, которая бы надежно защитила его в том случае, когда Москвин пошлет за ним своих центурионов.