Харассмент

Это открытие тоже было в некоторой степени поразительным, хоть и не вызывало особого трепета. Инге всегда казалось, что если убийство задумывает обычный человек, а не какой-нибудь сумасшедший, то он движим страстной ненавистью, запредельным накалом чувств. До той ночи в беседке все это в Инге и было. Ненависть была, жажда отомстить была. Электрическое покалывание в пальцах и сжимающиеся кулаки. Она помнила все это, но воскресить сами ощущения теперь не могла. Как будто бешенство бесследно покинуло ее, как только в ней поселилась мысль об убийстве. Поначалу оно заменилось тоской, чуть было ее не сломившей, а теперь, когда Инга дала себе волю, холодной расчетливостью. Никаких сомнений или нравственных терзаний она не испытывала. Илья просто должен был умереть, и все.

Но как именно? В голове нарисовался образ в стиле нуар: Инга извлекает из сумочки маленький изящный пистолет и, бросив последнюю драматическую реплику, стреляет в Илью. За секунду до смерти в его глазах вспыхивает осознание заслуженной расплаты. Очень соблазнительная фантазия с одним крупным недостатком: пистолета у Инги не было. Перед ней прошла вереница картин, где маленький изящный пистолет заменялся на пистолет с глушителем, обрез и ружье, но легче не стало. Взять все это было негде.

Следующим в иерархии орудий убийства, по Ингиной оценке, стоял нож, но едва она вообразила, что всаживает лезвие Илье в живот, как ей самой скрутило живот. Несомненным плюсом пистолета, помимо его элегантности, была бесконтактность. Убийца находился на расстоянии от жертвы и не соприкасался с ней. Нож – совсем другое дело. Мысль о том, как он входит в тело (Инга со всей живостью воображения представила сопротивление тканей и даже, кажется, услышала влажный клекот), была настолько омерзительной, что она сразу же с брезгливостью ее отбросила. Не говоря уже о том, что это было грязно и отвратительно, Инга сильно сомневалась, что ей хватит сил.

Это вообще было проблемой, о которой она задумалась только сейчас. Илья был взрослым мужчиной выше ее на голову, почуяв опасность, он мог наброситься на нее, вступить в борьбу и победить. Ингу мало беспокоило, достанет ли ей духа его убить, но вот хватит ли ей сил? Потренироваться на ком-нибудь заранее невозможно, значит, действовать придется наверняка.

По этой же причине Инга отмела идею с удушением – тут ей точно ничего не светит. Некоторое время она рассматривала возможность столкнуть Илью откуда-нибудь, но даже если бы подходящее место нашлось, Инга, опять же, могла физически не справиться.

Оставался самый тихий вариант – отравить. Обилие детективных сюжетов, в которых люди погибали от яда, намекало, что особых усилий не требуется.

Сначала Инга подумала про цианистый калий, но тут же отвергла эту мысль – она не знала, где его взять. Кроме того, само это словосочетание так прочно увязывалось с убийством, что Инге казалось небезопасным рыскать по Москве в его поисках. В книжках травились мышьяком или крысиным ядом (Инге казалось, что это одно и то же), но, кажется, последний раз в прошлом веке. Старомодность метода тоже, увы, навлекала подозрения. Вряд ли в современном мегаполисе Ингин интерес к крысиному яду не вызовет вопросов. В кино все ели снотворное горстями, и это, пожалуй, был неплохой способ – достаточно нагуглить, какие таблетки в большом количестве смертельны, а дальше придумать, как заставить Илью их выпить. Плану все еще явно не хватало деталей, но что-то уже вырисовывалось.

Вставая с кресла, Инга даже негромко рассмеялась. Больше всего ее радовало то невероятное облегчение, которое на нее наконец-то снизошло. Размышлять об убийстве было так просто, что сама эта простота уже приносила удовлетворение. Конечно, пока она никого не собиралась убивать, но ведь ничего не мешало ей и дальше развлекать себя этими мыслительными упражнениями. Планировать убийство было приятно. Планирование ни к чему ее не обязывало. Она просто еще немного подумает о том, как это можно сделать, а уж когда план будет окончательно готов, решит, что дальше. Пока же ничего не нужно решать, ни к чему эта звериная серьезность, пусть все идет своим чередом.

Инга открыла холодильник и скривилась: там был только кефир и нарезанная ломтиками морковь – неопровержимые улики насилия над собой. Инга с отвращением достала морковь и швырнула ее в мусорное ведро. Она подумала, что и тут тоже виноват Илья, ведь это чтобы избежать мыслей о его убийстве Инга несколько недель мучила себя здоровым образом жизни. Хватит. Отныне она будет есть что хочет, делать что хочет и думать о чем угодно. Инга взяла телефон и с мрачным торжеством, как будто это была ее месть, заказала себе пиццу.