И отвечает она мне, что он безумный! Моше совсем сбился с пути… На Бога он не надеется — он и кричит, что ему нечем жить, а посему он хочет, разбойник этакий, чтобы Лия сделала…
Все так делают, — говорить он.
Жены всех богачей так делают.
А она не хочет; так он бьет ее, проклинает ее страшными проклятиями, ее и ее отца.
Когда я услышал, что он проклинает брата, царство ему небесное, я вскипел! Забыл про все на свете, схватил палку; одно из двух — мне смерть или ему смерть, зарежу эту собаку! И бегу, что есть сил, задыхаюсь…
Я пришел… и увидел… Ой, что я увидел!
Дверь настежь… в комнате тьма кромешная… Молодца нашего нет.
Ни посуды, ни постели — он стащил все… А она где?
Она лежит на полу, лежит и мечется…
4.
Чудо. Жена моя Фейга и ее дела.
Меня выбрасывают и куда я иду.
Чудо большое, что у жены моей Фейги, не сглазить бы, удивительно прямой ум.
Когда я схватил палку и стал кричать, что иду убить эту собаку, жена моя Фейга очень хладнокровно отнеслась к этому… Жена моя знает, что я, слава Богу, не разбойник, что мухи на стене и то не трону. Она знает, что когда я совсем выхожу из себя, то первым долгом начинаю плакать. Уж такая привычка у меня, от гнева слезы льются у меня, как вода.
И даже то знает жена моя, что и учеников моих я тоже бью не так, как следует, и отцы их даже в обиде на меня. Я сам порою боюсь, что мало этим угождаю Богу и людям; от поры до времени пороть необходимо! А в особенности с тех пор, как один из моих учеников сбился с пути, я крепко верю, что розги необходимы…
Но не будем отклоняться в сторону!
Словом, жена моя знает, что вреда я ему не сделаю, и она поэтому спокойно сидит на кровати. Но потом, когда прошел час, другой, а меня все еще нет, она испугалась; она уже решила было, что я мерзавца этого укокошил, и что меня посадили в тюрьму!
Ну-ну! Забыла она про все хворости, забыла про детей, про дом и скарб, накинула на себя что попало и бежит меня разыскивать. Даже дверь забыла запереть за собою.
Оглядываюсь — она тут, и не успела она войти, как, взглянув, поняла все, что происходит.
Прежде всего, увидев, как я стою, разинув рот, она крикнула: дурень!
И тут же открыла дверь и закричала: «караул»! Кричит она. Появляются тотчас соседки, жена моя начала командовать, а соседки работать. И одна из соседок, по ее приказание, таки вытолкала меня за дверь…
Куда идти? На улице мокрый снег идет, ветер хлещет в лицо, закрадывается через дыры моего платья
Отправляюсь в синагогу.
В синагоге еще сидели люди, любящие после богослужения заглянуть в Талмуд.
Достал я тоже книгу.
И мне больше уж ничего не надо! Довольно с меня!
Как только я открыл книгу — так забыл и про Лию, и про мужа ее, изверга рода человеческого, забыл весь мир.
Кого бросил муж? Кто бежал? Кому трудно рожать?.
Ничего! Ничего! Ничего уж не знаю!
5.
Мои ученики. Кто мой учитель?
Какова награда за ученье. Притча о птице.
Дурные мысли и сомнения.
Когда я сам с усердием берусь за Талмуд, ученики мои, дети богатых родителей, никак этого понять не могут и спрашивают меня, неужели и мне еще надо учиться? И кто мой учитель?..
Глупцы! они совершенно не знают, что мир Божий — прекрасный учитель, что забота о насущном хлебе — хороший учитель! Бесконечные страдания — отличные учителя… Назойливая мысль, неотступно сверлящая мозг, «что кушать?» — совсем выдающийся учитель!
А они сами, ученики мои, и родители их — хозяева мои, тоже великолепные учителя… Ох, еще какие!
Все заставляет учиться.
Но какова награда за учение!
Открываю книгу — так нет мне равного.
Когда я открываю Талмуд, то чувствую, что небо открывается мне. Что Господь Бог в великой милости своей дал мне крылья, большие, широкие крылья! И я лечу на них. Я — орел Улетаю далеко, далека Не только за моря. Из этого мира я улетаю.
Из этого мира лжи, лести и тяжких страданий.
И я улетаю совсем в другой мир! В новый мир, мир, полный добра, только добра; в мир, где нет пузатых хозяев, где нет знати, невежественной знати; в мир, где нет денег, нет забот о хлебе насущном Там нет ни тяжело родящих матерей, ни голодных детей, не слышно женских голосов!
И там я, — бедный, больной, забитый, изголодавшийся и высохший меламед, — я, придавленный бедняк, который здесь нем, как рыба, которого здесь топчут, как червяка — там я человек, с которым считаются! И я свободен, свободна моя воля, и я могу творить! Я целые миры строю и целые миры разрушаю! И новые созидаю на их место! Новые, более красивые и лучшие миры! И я живу в них, летаю по ним. Я в раю… в истинном раю.
И понимаю, что я куда больше знаю того, что в состоянии высказать своим ученикам и даже себе самому! И я чувствую то, чего нельзя выразить словами, чего ни один глаз не видит и ни одно ухо не слышит, только в сердце это растет, там оно живет, там бьется!