Хасидские рассказы

Вы и представить себе не можете, что я пережил в этот момент.

Я упал ниц, растянулся во весь рост; целые реки открылись в глазах моих, и слезы лились, лились…

И мне казалось, что то не слезы льются, а камни падают, камни поднимаются из сердца и сваливаются сквозь глаза! Ибо чем больше слез проливалось, тем меньше тяжелых камней оставалось на сердце, становилось легче и свободнее!

И рассказ уже кончается.

Я отправляюсь домой.

Дверь, вижу я, настежь открыта.

Вошел я в комнату и при слабом свет занимающегося утра вижу, что здесь орудовали воры.

Вещи исчезли из дому!

— Ладно! — думаю я себе.

Дети кашляют со сна хриплым, сухим кашлем.

Я прислушиваюсь и все думаю — ничего не страшно.

Вскоре пришла и жена моя Фейга и говорит:

— Поздравляю.

А я ей в ответ

— Что? Мальчик, урод?

Она остолбенела.

— Ты пророк, что ли?

И не слышит, как дети кашляют, как дом опустошен.

— Откуда ты это все знаешь?

И я говорю ей:

— И еще кое-что я знаю, жена моя! Я знаю, что дочь богача Симхи померла (слово «почила» не шло мне на язык), ребенок ее — мальчик — жив! А Лия будет его кормилицей.

— Кто это тебе все сказал?

— Ибо, — отвечаю я, — Тот кто дает жизнь, тот дает и на жизнь.

И я ей все рассказал.

2. С каждым разом все меньше

Меламед Иехонон говорил: раз «просвещенные» не смеялись, а наши не обиделись на мою первую «историю», значит я прав, значить это так, как я говорю: вся разница между «просвещенным» и хасидом в наше время только в названии. А что люди ссорятся, спорят, так это тоже только из-за названия…

А раз так; то зачем мне молчать?

Как пчела, собирающая соки из трав и цветов, дает мед, так и я, насмотревшись много в жизни, обязан рассказывать.

И я расскажу вам то, о чем я вспомнил в то время, когда я занимался с моими учениками в хедере.

Дошел я до этого, благодаря ученику моему Ицыку, который был большой любитель споров. Если я, бывало, смолчу ему, потому что не хотел оторваться от Торы, так он думает, что я соглашаюсь с ним! Бог с ним!

А этот Ицык большой сторонник новых веяний…

— Шутка ли, — говорит он, — наше время! Одни машины! (у отца его фабрика). Все движется паром и электричеством; они — наши слуги, — говорить он. — Они размалывают нам муку, пекут хлеб, делают мыло, перевозят нас из одного конца земли в другой!

И он убежден, что изобретатели со временем поработят ветры, и запрягут их в свои машины; соберут лучи солнца и заставят их, к примеру, сапоги чистить! А самое главное, — со временем будут летать на воздушных шарах по воздуху, как ангелы небесные, простите за сопоставление…

Что ж? Когда дело касается техники, машин, еще кое-как можно согласиться… Одно поколение наследует открытия предыдущего, и таким образом, становится изобретений все больше и больше; ребенок, сидящий на плечах у отца, всегда будет; выше самого отца…

Мой ученик, Ицык, утверждает, что человек вообще становится умнее, лучше, как в смысле знаний, так и в душевных свойствах…

— С каждым годом мы на голову вырастаем, — говорит он.

Это, может быть, зависит от того, что ученик мой Ицык, вообще жизнерадостен, и доволен мировым порядком.

— Мир, — говорит он, — распространяется во всех странах, — чувство сострадания растет с каждым днем (много денег жертвуется: отец его, — богач, тоже много денег раздает) и скоро, скоро настанет время, когда сбудутся слова пророка Исайи: овечка будет рядом с волком лежать…

Вот в этом-то я и сомневаюсь!..

Мне вспоминается вопрос царя Соломона: кто знает, возвышается ли дух человеческий?.. Я знаю: есть нечистая вода, которая течет по песку, и от этого делается все чище, так как она осаждает в пески нечистоты; в конце концов она очищается настолько, что может делаться годной для питья. Но есть вода, которая вытекает из скалы, из высокого и чистого места, и чем дальше, тем становится грязнее. Чуть ли не в яд превращается!

Какой воде мы уподобляемся?

Я сижу и думаю; перед моими глазами проходят: ребе Зиселе, блаженной памяти, — известный во всем мире ученый, который двадцать лет занимал раввинское кресло в Замостье; сын его ребе Иехиель, мир праху его, еврей, богач, который, сосватавшись с дочерью люблинского богача, сидел там, всецело отдавшись Торе и благотворению, и слава о его добрых делах гремела по всему миру!

И третий, тоже величина не маленькая, сын ребе Иехиеля, мир праху его, внук ребе Зиселе, именитый богач и всеми почитаемый ребе Иосиф, отец моего ученика Ицыка, который живет тут, в Варшаве, имеет большую фабрику, и уважаемый во всем городе человек…

* * *

Вернемся к ребе Зиселе.

Всем известно, что ребе Зиселе был одним из великих людей своего времени!..

Юношей он учился у раввина из Лисы, — из древних ученых. Раввин этот был о нем весьма высокого мнения. В одном из своих писаний он так о нем говорить: «И мой дорогой ученик, Зиселе, в моем присутствии толковал это место, и он опустился глубоко в воду и добыл оттуда дорогой жемчуг. И я уверен, что он будет великим в Израиле».

И так оно и было!

Ребе Зиселе, как говорят, был ходячей библиотекой, — необыкновенная память, светлый ум, — гений со всеми достоинствами.