Хаски и его учитель белый кот. Том III

— Этот убогий театришко снова разводит людей на деньги! — почесывая подмышку, загоготал проходящий мимо караульный из ночного патруля.

От шума и бессмысленных препирательств, смысла которых он не понимал, у Чу Ваньнина разболелась голова, поэтому он попросту раздвинул занавес и прошел внутрь. Здесь под рассеянным светом шелковых фонарей бурлила многоголосая толпа и царило веселое оживление. Кто-то смотрел представление, кто-то напивался, кто-то утопал в ласках густо напудренных и нарумяненных обольстительных ночных бабочек.

Актеришка, изнеженный проститут с расжигающей похоть белоснежной кожей, очень высоким голосом пел заключительную арию. На сцене пьяная наложница[252.4] красиво страдала в горах парчи и цветов. Движения и голос этого актеришки были такими плавными и скорбными, что проникшиеся зрители внизу поддерживали его нескончаемыми растроганными всхлипами и ахами.

— Хорошо!.. Просто отлично!

— Еще куплет!

Страдая от ударившего в нос резкого запаха пудры, румян и копоти, Чу Ваньнин сдвинул брови и нахмурился. Оглядевшись по сторонам, он не нашел и следа юноши, которого разыскивал.

«Неужели я опять ошибся, и это не то место?» — подумал он.

В это время очень занятая содержательница публичного дома, наконец, заметила его. Подобно прелестной пестрой бабочке, она тут же подлетела к нему и, растянув в приветливой улыбке намазанные ярко-алой помадой губы, принялась завлекать его:

— Ах, молодой господин, пожалуйста, послушайте нашу оперу. Присаживайтесь на лучшее место или в поисках удовольствий можете посетить внутренние покои.

Чу Ваньнин бросил на нее лишь один быстрый взгляд:

— Я ищу человека.

— Ищете… — сводня тут же застыла, улыбка быстро сползла с ее лица, взгляд стал значительно холоднее, — ну так и ищите, если угодно.

Чу Ваньнин со вздохом отцепил от пояса подаренную ему Тасянь-Цзюнем подвеску из лучшего нефрита[252.5]

и, протянув ее женщине, повторил:

— Я ищу человека.

Сводня приняла подвеску. Придирчиво осмотрев ее со всех сторон, она быстро оценила лунное сияние прекрасного камня, жадным блеском отразившееся в ее глазах.

Спрятав подвеску, она прочистила горло и снова расплылась в еще более широкой и приветливой улыбке:

— Кого ищет молодой господин?

— Это молодой человек, на вид ему лет пятнадцать-шестнадцать, — ответил Чу Ваньнин, — по фамилии Мо.

Третий этаж этого алого терема был роскошно обставлен и украшен узорчатыми коврами и изящной резьбой. Неудивительно, что столько людей были готовы пить и балагурить здесь всю ночь напролет. За хорошие деньги прекрасные актеры и актрисы были готовы подарить щедрому покровителю похожий на маковый дурман сладкий сон наяву, что обратил в прах немало выдающихся мужей и героев. Если можно дни и ночи напролет проводить в нежных и ласковых объятиях, кто захочет столкнуться со страданиями человеческой жизни и болью реальности?

— Это здесь, — содержательница публичного дома указала подкрашенным кардамоном длинным пальцем на переворачивающуюся табличку над дверью, на которой было вырезано «Жун Цзю».

Подняв на него взгляд, она задумчиво оглядела Чу Ваньнина и, сообразив в чем может быть дело, в соответствии с ситуацией вежливо предложила:

— Молодой господин, не стоит так спешить. Давайте, сначала я вызову Жун-эра сюда, а вы после этого сможете войти в комнату и все обсудить с вашим другом.

— …

Даже эта сводня смогла заметить, как Мо Жань важен для него.

Прикрыв глаза, Чу Ваньнин ответил:

— Извините за беспокойство.

После того, как она вошла, внутри комнаты послышались голоса, но по обрывкам слов было сложно разобрать, о чем шла речь.

Чуть позже женщина вышла в сопровождении следовавшего за ней по пятам молодого парня. Чу Ваньнин мельком взглянул на юного проститута по имени Жун Цзю, щеки которого раскраснелись от выпитого вина, и понял, что его профиль кажется ему знакомым. Низко поклонившись Чу Ваньнину, Жун Цзю поспешил уйти следом за содержательницей борделя. Чу Ваньнин толкнул дверь и вошел внутрь. От обилия оттенков алого, фиолетового и лилового болезненно зарябило в глазах. В комнате не курились благовония, но очень сильно пахло вином. Подперев щеку, Мо Жань возлежал на краю плетеной кровати и расслабленно поигрывал алыми кисточками бечевы, которой был перевязан маленький глиняный кувшин с вином. Белье на не застеленной кровати также было алым, а сама постель находилась в таком беспорядке, что лучше было не задумываться о том, что на ней только что происходило.

Чужеродный этому месту, словно белоснежный ледяной айсберг, возвышавшийся посреди бурлящих вешних вод, Чу Ваньнин замер в центре комнаты, предназначенной лишь для удовлетворения плотских желаний и животной похоти.

— Хм… Учитель пришел?

— …

— Может, сядешь и выпьешь чарку вина? «Белые Цветы Груши» — хорошее вино. Наверняка никогда такого не пробовал.

— Ты пьян, — ответил Чу Ваньнин.

Наблюдая, как мужчина в белых одеждах подходит к кровати, Мо Жань расплылся в самодовольной улыбке. Он действительно был очень пьян и, внезапно вытянув руку, нагло ухватил Чу Ваньнина за пояс, чтобы подтащить поближе.