Хаски и его учитель белый кот. Том III

Так как это была их общая душа, спящий не почувствовал ни малейшего дискомфорта. Он смотрел, как сияющая белая нить подплыла к его собственному воплощению и слилась с ним, окутав его тело мягким светом. Постепенно сияние угасло. Легкий ветерок подхватил прижатые рукой спящего Чу Ваньнина листы с чертежами и сбросил их на пол.

— Если снова случится большое бедствие, Мо Жань не должен стать твоим врагом, — стоя у окна, тихо сказал он, обращаясь к спящему человеку внутри. — Теперь мое духовное ядро раздроблено, а душа разделена. Я смог сделать только этот шаг и уже не в силах изменить то, что случилось в моем мире, но ты все еще можешь.

Человек в комнате не проснулся.

— Самую слабую из трех моих разумных душ я разделил на части и одну из них отдал тебе, а другую — Мо Жаню. Если ваши с ним жизни сложатся благополучно, эти две части души не окажут на вас большого влияния. Однако, если Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия продолжит стремиться к вторжению или этот мир будет ввергнут в хаос, благодаря моему вмешательству эти две части души смогут вновь соединиться.

Если его расчет был верным, то в момент объединения двух частей души Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия будет уничтожен и выдернут из сердца Мо Жаня, а сам он восстановит воспоминания предыдущей жизни.

— В будущем не вини меня за то, что я разделил с тобой эту ношу. Если это возможно, я надеюсь, что тебе не придется вспоминать мое прошлое и вновь проходить через все это, но…

Так и не договорив, он лишь тихо вздохнул, после чего ушел, чтобы закончить еще одно дело.

Снятие последнего барьера — это было третьим делом, что он обязательно должен был закончить до своего возвращения... И он отправился разыскивать Хуайцзуя, чтобы передать ему заранее приготовленную курильницу.

К этой курильнице он применил заклинание объединения душ. Такого рода секретная техника поглощала самые сокровенные воспоминания из его подсознания, чтобы побудить две части его разорванной души снова слиться воедино.

Чу Ваньнин сам не знал, какие из скрытых в его подсознании воспоминаний можно считать самыми сокровенными, но чувствовал, что их может быть даже слишком много. Пожалуй, это могла быть память о том дне, когда, разорвав отношения учителя и ученика, он и Мо Жань вступили в бой друг против друга, или о том, как, потерпев сокрушительное поражение, по воле Мо Жаня он капля за каплей истекал кровью, а может, это были воспоминания о боли и унижении, что он испытал, когда впервые лег под Мо Жаня. Их было слишком много. Иногда человеку сложно отбросить эмоции и трезво оценить себя.

Он очень настойчиво попросил Хуайцзуя сохранить курильницу, запечатав ее в пещере на горе Лунсюэ, а также поручил ему в том случае, если он заметит, что в мире происходит что-то странное, добиться того, чтобы в это место одновременно пришли он сам и Мо Жань.

После того, как все было сделано, пришло время вернуться самому Чу Ваньнину. Время и пространство имели способность к самовосстановлению, поэтому разрыв начал постепенно затягиваться.

Ему и правда очень хотелось остаться в этом совершенно чистом, спокойном и безмятежном мире, где еще ничего не произошло. Но Чу Ваньнин понимал, что ему здесь не место, поэтому он не может из-за собственного эгоистичного желания вновь почувствовать тепло и доброту, отступить от принципов и нарушить главное правило первой запретной техники.

И он ушел.

Ушел, ни разу не оглянувшись назад, оставив далеко позади сладкие грезы о свободе среди рек и гор этого мира.

— Образцовый наставник Чу.

Вернувшись в свой мир, Чу Ваньнин вышел из разрыва и, быстро скрыв следы духовной силы, пошел назад. Стоило ему выйти на дорожку из серо-голубого известняка, как он увидел слугу из свиты императора, спешившего к нему с сообщением. Это был старый слуга Лю, которого Мо Жань приставил к своей наложнице Чу в качестве доверенного слуги и помощника.

— Образцовый наставник, где вы были? Его Величество велел вас найти.

— Где он? — спросил Чу Ваньнин.

— В Павильоне Алого Лотоса.

Когда он нашел Мо Жаня, тот, закрыв глаза, сидел под решеткой, увитой цветущей глицинией. Только почувствовав, что дверь открылась, он медленно поднял голову и взмахнул рукой, подзывая его к себе:

— Подойди.

Поджав губы, Чу Ваньнин нацепил на лицо свое обычное холодное выражение и безучастно спросил:

— Не понравилось пение? Что-то рано закончилось ваше гуляние.

— Какая разница, понравилось мне или нет, — сказал Мо Жань, — Одно и то же, все мелодии и песни похожи друг на друга. Надоело.

Оправив длинные рукава, он развел руки и притянул Чу Ваньнина в свои объятья. На самом деле, он и не собирался расспрашивать, где тот находился. В конце концов, Чу Ваньнин никогда не был ручным, и ему скорее показалось бы странным, если бы тот послушно сидел в надводном павильоне и никуда не выходил.

Заставив Чу Ваньнина сесть себе на колени, он поцеловал его в щеку, после чего уткнулся лицом ему в шею.

— Этот достопочтенный только что видел сон.

— Хм?

— В моем сне… именно ты учил меня писать.