Хаски и его учитель белый кот. Том III

— Я дотащил ее до общей могилы и засыпал землей, — на самом деле Мо Жань сильно недоговаривал, сокрыв слишком многое за парой пустых слов. Он не стал рассказывать, как умолял проходящих мимо простых людей и благородных господ помочь ему отвезти труп, и как четырнадцать дней тащил источающее жуткую вонь гниющее тело к общему захоронению в пригороде. Не стал он говорить и о том, как руками рыл каменистый грунт, чтобы как следует захоронить исхудавшее маленькое тело своей матери.

Мо Жань не привык давить на жалость и сетовать на судьбу.

Он всегда был человеком, тщательно скрывающим от чужих взоров свое прошлое, и он никогда не заговорил бы о нем, если бы его не вынудили.

В прошлом, в самом начале своего жизненного пути, было десять лет, в течение которых он испил до дна горькую чашу унижений и обид, клеветы и презрительных взглядов. Его сердце закалилось и стало твердым как сталь, так что сейчас ему было безразлично, что думают о нем все эти люди и даже не волновало, что кто-то из них сочувствует ему.

— А потом я пошел в Сянтань.

Он не мог больше находиться в Линьи, поэтому в тот же день спрятался в большой корзине, что перевозил в ручной тележке выезжающий из города странствующий даос, а за пределами городских стен незаметно ускользнул.

Следуя указаниям своей матушки, Мо Жань пошел в направлении границы провинции Хунань. Он странствовал полгода, от разгара лета до первого зимнего месяца. Когда его башмаки совсем износились, он пошел босиком, так что вскоре подошвы его ног огрубели и на них появились толстые мозоли.

Спрашивая дорогу у случайных прохожих, он прошел большую часть пути, но добравшись до границ Храма Убэй, из-за постоянного холода и голода совсем обессилел и упал в заросли травы.

— Мама… — маленький ребенок припал к холодной земле. Пара мутных глаз под всклокоченными черными волосами смотрела на простиравшийся перед ним огромный мир.

Пошел снег. Первый снег этой зимы.

— Я собираюсь уйти, чтобы встретиться с тобой… прости… я больше не могу…

Хлопья снега медленно падали с небес на землю. С тихим шелестом, похожим на мягкий вздох, они плавно опускались, покрывая его лицо.

Послышался неясный шорох приближающихся шагов, шуршание, с которым чьи-то руки раздвинули в стороны густую траву, а потом он услышал совсем юный голос:

— Учитель, иди сюда. Скорее взгляни на него, что с ним случилось?

Спустя мгновение в поле его зрения показалась пара плетеных сандалий, и сверху раздался мужской голос:

— Оставь его и возвращайся. Я сам за ним присмотрю.

Голос был низким и холодным, без следа каких-то особых эмоций.

Где-то на уровне животных инстинктов Мо Жань почувствовал страх и интуитивно понял, что голос подростка более теплый и располагающий, тогда как мужской холоден как лед. Он и сам не знал, откуда у него тогда взялись силы, но желание жить заставило его поднять руку и ухватиться за подол одеяния стоящего рядом с ним юноши.

Слезы потекли по его лицу раньше, чем он смог прохрипеть:

— Еда…

«Я очень голоден, умоляю тебя, я хочу есть».

Юноша, в плащ которого он так отчаянно вцепился, оказался Чу Ваньнином, который в тот день спустился с храмовой горы вместе с Хуайцзуем. Ошеломленный Чу Ваньнин замер:

— Что?

Мо Жань с трудом приподнял свое чумазое личико. Дрожа всем телом и глотая горечь в горле, он попытался показать ему жестами, как сильно он хочет есть. Перед глазами все кружилось и плыло, в ушах звенело.

Со слезами на глазах умирающий ребенок умолял человека перед ним о милосердии и сострадании. Он понимал, что если этот милый мальчик, так же как и те молодые господа, которых он встречал прежде, бросит его, не обратив внимания на его мольбу, ему останется только умереть. У него и правда больше не осталось сил.

— Есть…

И Чу Ваньнин накормил его рисовой кашей.

Всего один горшочек жидкой каши спас умирающего от голода человека.

Съев всю кашу, Мо Жань поспешил покинуть земли Храм Убэй. В то время он был немного не в себе, кружилась голова и перед глазами все плыло, так что в итоге из внешности своего «братца-благодетеля» он запомнил лишь чуть вздернутые к уголкам глаза феникса, обрамленные очень густыми и длинными ресницами.

От земель Храма Убэй до Сянтани ни днем ни ночью он не расставался с тем теплым плащом, что отдал ему братец-благодетель. В то время он был очень маленьким, поэтому одежда юноши выглядела на нем до смешного нелепо, особенно когда он накидывал на голову объемный капюшон, который, сползая, закрывал почти все его лицо.

В дороге ему не раз встречались хорошо одетые и накормленные дети, которые прильнув к своим родителям, смеялись над ним и кричали ему вслед:

— Папа, мама, посмотрите на этого маленького попрошайку! Что это такое он на себя надел, так смешно!

Мо Жань ничуть не сердился на них.

Какие-то прохожие и праздные зеваки смеются над ним? Ну и что. Стоит ли вообще обращать внимание на такую ерунду? Он был благодарен уже за то, что этот слишком большой и плохо сидящий на нем плащ мог защитить его от ветра и дождя, а также подарить его сердцу немного душевного тепла.