Хельмут Ньютон. Автобиография

В Олбери также было заведение, где подавали стейк с яйцом – традиционное блюдо австралийского рациона. Помню, как я приходил туда по вечерам и получал пароль «стейк наверху»; это означало, что на втором этаже есть девушки для развлечений. В те дни можно было найти самые необыкновенные способы знакомства с местными обычаями и культурой. Мы действительно вписались в общество, и люди очень хорошо относились к нам.

Еще я работал на CSR (колониальном сахарорафинадном заводе), где управлял лебедкой, грузившей мешки с сахаром. После этого у меня от запаха сахара две недели болела голова. Это была невероятно трудная работа. В летнюю жару от сахара поднимались невыносимые удушливые испарения.

...

Друзья-солдаты из Восьмого корпуса на реке Мюррей в Токумвале, 1944 г.

Потом была работа в другой команде, с которой мы разгружали суда с цементом из Америки. Нас на две недели послали в мельбурнский порт грузить большие мешки с цементом. Грузовые суда подходили одно за другим. Помню, что я ходил весь белый, потому что цемент схватывался под душем и смыть его было невозможно. Именно тогда прошел слух, что японцы вот-вот вторгнутся в Австралию. К счастью, Америка спасла континент от японского вторжения, что было кстати, потому что дома осталось очень мало австралийских солдат. Большинство из них сражались на Ближнем и Дальнем Востоке.

Ближе к окончанию войны я сменил свою комнату на маленькую хижину на задворках большого дома с меблированными комнатами на Бромби-стрит в Южной Ярре, пригороде Мельбурна. Это была настоящая хижина под большим старым деревом, с небольшим навесом, под которым я держал свой автомобиль. Размер жилья составлял примерно два на четыре метра. Мой большой чемодан, с которым я путешествовал всю дорогу от Берлина, стоял слева от входа.

На стенах висели маленькие фотографии и коллажи в рамках, которые я изготовил еще мальчишкой. Стены были оклеены выцветшими обоями с цветочным узором, а в углу стояла очень узкая железная кровать, накрытая покрывалом тоже с выцветшим цветочным узором. Еще в хижине имелся умывальник и зеркало над ним. Это была вся мебель, потому что больше там все равно ничего бы не поместилось.

Единственная дверь была с «мушиной проволокой», по австралийскому выражению, то есть с металлической сеткой для защиты от насекомых. Для того чтобы принять душ, я должен был пойти в главное здание: пересечь уютный дворик с цветочными клумбами, войти в дом и пройти по коридору в единственную ванную. Люди, снимавшие там просторные комнаты (это был старый австралийский особняк), вовсе не были нищими, но тем не менее пользовались одной общей ванной, и, когда она была занята, что случалось очень часто, мне приходилось возвращаться по коридору, выходить в сад, ждать в течение некоторого времени, а потом возвращаться. Чтобы включить обогреватель, нужно было опустить монетку в один шиллинг, после чего газ зажигался с громким хлопком.

Я водил всех своих девушек в маленькую зеленую хижину. Среди них я помню одну потрясающую красотку по имени Бетти. Она была очень сексапильной девушкой, с тонюсенькой талией и большой грудью. Я увел Бетти у ее ухажера Джека, который иногда прятался за моей хижиной. Попасть на задний двор не составляло труда: для этого требовалось лишь войти через парадные ворота и обойти вокруг дома.

Когда мы занимались любовью на моей узкой постели, я порой слышал шорох в кустах за хижиной и говорил Бетти: «Тише, Джек там», а Джек вопил: «Я знаю, что ты здесь, Бетти, выходи, я знаю, что ты трахаешься с Хельмутом!» Иногда он так доводил меня, что я вскакивал с постели и в бешенстве кричал в ответ: «Проваливай отсюда к чертовой матери!» Думаю, он тоже устал от этого занятия, потому что исчез с моего горизонта, но в конце концов Бетти вернулась к Джеку и они, как ни странно, поженились.

У меня была другая любовница – одна из немногих, если не единственная, еврейка среди моих многочисленных подруг. Ее звали Луиза Голдинг. Она происходила из богатой семьи. Ее отец владел типографией, где печатали золотые буквы на кожаных книжных переплетах.

Луиза была милой девушкой, и я действительно любил ее. Однажды, в момент непростительной слабости, я сделал ей предложение, которое было принято мгновенно и без колебаний. Иногда я ходил к ней обедать и, поскольку это был настоящий еврейский дом, ее мать подавала превосходную еду. Впрочем, я заходил не слишком часто, потому что изнемогал от скуки. Честно говоря, я точно не помню, кто из нас сделал предложение, но если это была она, то я как последний идиот ответил согласием. Меня сразу же пригласили к ней домой на обед, и за столом Луиза объявила о нашей помолвке.

Я буквально умирал от тоски, сидя за столом вместе с ее родными. Потом ее отец отвел меня в сторонку и сказал: «У тебя не будет никаких забот, мой мальчик. Мы состоятельные люди, и я приму тебя в дело». Когда я вернулся домой, то от сомнений не мог заснуть. Я не спал несколько ночей подряд.