Хельмут Ньютон. Автобиография

Никаких драматических событий не происходило. Как я говорил, подобные вещи развиваются постепенно, и человек убаюкивает себя ложным чувством, что «все рассосется». Когда что-то случается, обычно бывает поздно. Это не обязательно связано с физическими страданиями. Если угроза неизбежна, человек пытается бежать от нее, но когда выходит очередной закон, ограничивающий его права, он привыкает к этому.

То же самое происходило в Германии в 1933–1934 годах, когда рассуждали следующим образом: «Владелец этой фабрики по производству пуговиц еврей. С первого марта он может по-прежнему работать там, но управляющим будет господин такой-то, чистокровный ариец, который уже долгое время работает в компании. Он будет распоряжаться денежными средствами». Это был медленный и юридически законный процесс, но гораздо более опасный, чем любые внезапные события.

Однажды я получил уведомление из полиции, гласившее: «Вы будете интернированы такого-то числа», примерно через месяц. «Место сбора – причал № 10. Вам разрешается взять с собой все личные вещи, но не разрешается взять автомобиль. Личный транспорт необходимо продать».

И все послушно приходят на сборный пункт в определенный день и в определенное время. Вот так просто, как в романах Кафки.

Я же лишь сказал: «Господи, как мне повезло!» Теперь у меня был прекрасный предлог, чтобы избавиться от Жозетты. Я переезжал в другое место – никто не знал куда, поскольку нам не сообщили, куда собираются нас отправить. Я знал лишь то, что уеду отсюда и окажусь в одной компании со своими знакомыми из Берлина и других немецких городов. По крайней мере, мы будем вместе.

Более того, я не попаду на проклятую войну. Мне не придется воевать с японцами, и я больше не буду встречаться с Жозеттой!

Я второй раз пускался в дальнее странствие и был на седьмом небе от счастья. Я избавился от автомобиля (отдал его женщине, от которой получил) и отправился на сборный пункт. Что я там увижу? Что ждет меня в порту? Я знал, что там стоит судно «Королева Мэри», оборудованное для перевозки войск.

Я поднялся на борт со своими чемоданами и маленькой фотокамерой и поселился в удобной каюте вместе с двумя другими юношами. Так началась новая глава жизни.

Мы не имели представления, куда нас везут. Ходили разговоры об Индии, но никто не заводил речь об Австралии. Никто вообще не думал об Австралии. Отплытие решило для меня две жгучие проблемы – отношения с Жозеттой и перспективу войны в Сингапуре, – и в силу возраста я не очень беспокоился о том, где в конце концов окажусь.

На борту «Королевы Мэри» мы жили в настоящей роскоши. Нас охраняли, но не слишком строго, потому что никто, разумеется, не собирался прыгать в океан. На корабле уже были размещены британские войска, но к нам относились превосходно. Мы даже получили отпечатанные бланки судового меню, как настоящие пассажиры.

Воздушное кондиционирование было не слишком эффективным. В каюте и в общих помещениях стояла удушливая жара, и однажды вечером, через три или четыре дня после отплытия из Сингапура, мы открыли иллюминатор каюты, чтобы подышать свежим воздухом.

Я проснулся около четырех утра и ощутил порыв прохладного воздуха, ворвавшийся внутрь. Именно тогда я понял, куда нас везут. Я был уверен, что «Королева Мэри» направляется в Австралию.

После прибытия в порт Мельбурна нас пересадили на поезд с наглухо забитыми окнами. Первой остановкой была станция Сеймур, где я впервые попробовал чудо австралийской кулинарии – мясной пирог, реклама которого гласила: «Двадцать четыре часа в сутки во рту у каждого» – под картинкой с изображением стаи черных дроздов, вылетающих из пирога. На меня эта реклама произвела самое отталкивающее впечатление; я не хотел есть пирог, который побывал «во рту у каждого».

Местом нашего назначения был лагерь для интернированных Tatura-1, расположенный неподалеку от Мельбурна. Каждый такой лагерь состоял из четырех отделений – А, В, С и D – с наблюдательными вышками и оградой из колючей проволоки. В одном отделении содержались одинокие женщины, в другом холостые мужчины, в третьем супружеские пары, а в четвертом уже не помню кто. В лагере Tatura-2 содержались так называемые враждебные элементы, то есть немцы арийского происхождения, уличенные в связи с нацистами.

В лагере для интернированных я находился с соотечественниками, которые были евреями или коммунистами и все вместе назывались «антинацистами». Между нацистским и антинацистским лагерем был налажен активный обмен информацией, но большей частью новости поступали в искаженном виде через наших охранников, пожилых австралийских резервистов, призванных на военную службу. Их образование, мягко говоря, оставляло желать лучшего, но они относились к нам с неизменной благожелательностью.