Химеры

Низко висящие влажные тряпки туч вдруг разошлись и во двор выпал солнечный град: стена и глянцевая шерсть скакунов, и серебряные нити и кольца, и причудливо заплетенные волосы, и начищенное оружие — все озарилось ясным, прозрачным золотым светом. Амарела удивленно подняла глаза — но серое небо оставалось пустым, словно свет попадал сюда из другого мира.

Слуа повелительно сказал что-то, дернул повод, жеребец прянул вбок, рука Киарана соскользнула — мгновение, и вся кавалькада ринулась в ворота, всадники скакали попарно, по трое, процессия вилась змеей, конские копыта с режущим слух звуком высекали из булыжников искры, псы надрывались. Плотное, длинное тело конной толпы пронеслось мимо рейны, обдав ее ветром и звоном, вытянулось со двора и исчезло в тумане. Просторный, круглый, как колодец, двор крепости стал пуст, тих и словно бы заброшен.

* * *

— Милая матушка, уверяю, я в полном порядке, — Гваль прижимал эбонитовую трубку к уху и маялся от невозможности говорить громко — ребра стискивал плотный корсет, даже дышать было сложновато. — Скоро выпустят и я приеду.

Приветливая медсестра разрешила ему пять минут поговорить, наверное прельстилась капитанскими погонами.

Мать что-то обеспокоенно говорила в трубку, требовала немедленных доказательств того, что за ним, Гвалем, хорошо ухаживают и надлежаще лечат, ведь подумать только, какой-то захолустный городок, на северном побережье, разве здесь врачи, вот в Химере врачи, почему ты молчишь, сынок?

Он молчал, осторожно вдыхал больничный воздух, поглядывал на отваливающуюся штукатурку на стене.

Северный прибрежный город, что же, тоже старая крепость, никакого особенного значения не имел, рыбацкий порт, госпиталь и ратуша, союзники обошли его своим благодетельным вниманием, вот и штукатурка отваливается, а лампочки горят через одну…

Занимали его только две мысли — выживет ли король и уведут ли альды свои эскадрильи.

Принца Алисана, говорят, сбили в той кровавой кутерьме, которая началась после прорыва. В госпитале, по крайней мере, его нет.

Это теперь так говорят — «в день прорыва», «когда прорвалась Полночь».

Обычно, буднично.

Нарыв назревал, копился, потом лопнула тонкая пленка, и в Найфрагир плеснуло бедой.

Теперь каждый день воют сирены, ближе к ночи. По небу шарят прожектора.

На окна налеплены бумажные кресты — когда полуночные носятся по залитому алым небу, они раскачивают ветер, вызывают смерчи — чтобы перепады давления выдавили непрочные стекла. Потрепанный победоносный флот встал на приколе в Аннаэ, на рейде которого никогда раньше не появлялись бронированные красавцы.

— Да, мама, конечно у нас здесь тихо, — сказал он машинально. — Ты не беспокойся.

У них и впрямь было тихо — самых тяжелых раненых снесли в подвал, наспех переоборудовав там реанимацию. Окна заклеили желтоватыми полосками бумаги, нарезанными газетами. На подоконниках лежала свежесорванная рябина, кованые гвозди, пришедшие в негодность ланцеты — методы защиты от Полночи удачно сохранились в сказках и легендах. Вот только защититься от того, как сбоит сердце и гудит в ушах — никак нельзя. Вечерами носом идет кровь. С крыши и с улицы доносятся выстрелы. Вчера одному из врачей стало плохо прямо в операционной, Гваль видел, как его вынесли и положили на кушетку в коридоре.

В Химере творится тоже самое. Во всех городах — а нечисть рвется в города, что ей делать в бесплодных горах и в море — творится то же самое. Сирены, прожектора ночью, пулеметные очереди, улицы перегорожены. На ночь жители укрываются в подвалах.

Гваль подумал, пересиливая боль и обеспокоенное воркование в трубке, что мир похож на пятно с размытыми контурами и лучше в эти контуры не вглядываться. Потому что они могут оказаться очертаниями берегов моря Мертвых.

— Господин, — сестра обеспокоенно поглядела на него, коснулась плеча рукой. — Господин, вам надо вернуться в палату. Вам нельзя долго стоять.

— А? Да-да, конечно.

Он попрощался с матерью, велел целовать сестренок и небыстро пошел по коридору, чуть сутулясь и держа одно плечо выше другого. Ребра болели немилосердно. Хоть кто-то выжил в той кровавой кутерьме только потому, что полуночные, закрутив и подрав найлский флот, уничтожив несколько истребителей, вихрем понеслись к материку. Там им было интереснее — накрытый стол с едой. Еда, правда, сложная. Сопротивляется.

Около палаты, в которой разместили короля — его нельзя было транспортировать — замерли два охранника. Гваль бросил на них взгляд, но заговаривать не стал. Формально Корво Лаэрт все еще король — физически тело оставалось целым. По закону увечный король не может служить Нафрагиру.

Но в себя король так и не пришел.

Глава 5

— Был очень вежлив, стервец. Чрезвычайно вежлив. Пригласил, усадил, кофе предложил. Слушал, гаденыш, не перебивая, — Креста в раздражении хлопнула ладонью по столу. Звякнуло кольцо. Густо подведенные глаза горели темным огнем.