Химеры

Он прошел по камере два шага чтобы проводить их. В раскрытую дверь был виден коридор, крашеный на два ярда от пола скучной бежевенькой краской. Двое охранников вели заключенного в белой, с расстегнутыми рукавами и воротом — видно вынули запонки — рубахе, со скованными за спиной руками, высокого — на полголовы выше их — с белесым чубом и прозрачными глазами; даже без гербов и нашивок принадлежность господина макабринской фамилии была очевидна. Охрана остановилась, пропуская женщин, а заключенный учтиво им поклонился, не опустив глаз.

Рамиро неожиданно вспомнил, что уже видел эту морду, и даже вспомнил где — в парке, в день коронации, во время ритуальной потасовки с дролери из «Плазмы». Помнится, господин этот так обессилел от алкогольных подвигов, что его отливали водой из фонтана.

А теперь он сидит в соседней камере.

Дверь закрылась, щелкнул засов — Рамиро немного постоял, глядя на круглый стеклянный глазок, в который нельзя было посмотреть изнутри, а снаружи — можно, потом вздохнул и сел на кровать, облокотился на откидной стол.

Камеры Карселины напоминали смесь купе поезда и муниципальной больницы, вот только ему, Рамиро, тут было не место.

Карселина — это для нобилей. Это им приносят питательный диетический обед: первое, второе и компот, для них тут тюремный врач и даже, говорят, психолог, прогулки по крытому внутреннему двору, королевский портрет в каждой камере. Правда, они иногда выходят отсюда на эшафот. Герейн, юный и прекрасный, следил за ним укоризненным кошачьим взглядом с черно-белой, под стеклом, фотографии на стене напротив кровати.

Что это вы натворили, господин Илен. Совсем обезумели? Одно дело — рисовать нелюдей, это уж как вам заблагорассудится, другое дело — портить чужую собственность.

Портрет предусмотрительно висел так, что укрыться от царственного взора не представлялось возможным. Рамиро посмотрел в окно, где красным яблоком закатывалось и никак не могло закатиться солнце. Оно плыло в промежутке меж двумя домами, падая и одновременно не двигаясь с места. Рамиро придвинул к себе лист бумаги из принесенной Ларой пачки, и начал бездумно черкать.

Глубокие тени, почти черное в зените небо, угловатый белый силуэт виселицы на площади, дощатый помост — Рамиро машинально использовал его для светового акцента и даже подивился, как удачно вышло.

* * *

Анарен неторопливо поднялся по внутренней лестнице — она была построена позже тринадцатого века и не будила никаких воспоминаний. На серых, каменных, ничем не украшенных стенах в паре мест висели потрепанные штандарты. Ниши, пробитые под факелы, пустовали. Через скрытую в обшивке стены дверь можно было пройти сразу в приемные покои, минуя стражу — он уже устал от взглядов герейновых гвардейцев, полных ужаса, смешанного с отвращением и любопытством.

Как же, поднялся из гроба семисотлетний упырь, сосет кровушку из нашего короля, внушает ему кровожаднические идеи, того и гляди в могилу загонит… Врана вот уже чуть не прикончил, советника королевского.

Хорошо, хоть не бегают за ним с кольями по всей Коронаде.

Вчера Анарену сказали, что Вран зачем-то вызывает к себе ненавистного полуночного, и он поехал в Песий Двор, святая святых и оплот Сумерек, который раньше обходил за квартал. Встретила его сестра Вербена, строгая и спокойная, как всегда. Проводила в один из безликих кабинетов офисной части здания, усадила на стул для посетителей. Чай, кофе? Эмма, принеси нашему гостю кофе. Девушка в белой блузке, сидевшая в приемной за печатной машинкой, поклонилась и упорхнула.

— Вран серьезно ранен, — сказала Вербена, обходя стол и садясь на место хозяина кабинета. — Признаться, он в таком состоянии, что мы не рискуем оставлять его Серединном мире. Он сейчас в Сумерках.

Жалюзи прятали жаркое небо конца июля, а толстые стекла — шум улицы. В кабинете было темновато и душновато, но довольно прохладно. По скучным серым стенам бродила сеть огненной каустики — на столе, среди бумаг и канцелярских принадлежностей висел над эбонитовой подставкой стеклянный шар, в котором переплетались молнии, дролерийская игрушка или инструмент неведомого назначения.

— Я так понял, Вран собирался что-то мне сказать… или спросить, — Анарен плохо различал лицо женщины за беззвучным плетением электрических разрядов. — Не думаю, что меня пустят в Сумерки.

— Конечно, вы совершенно правы, — согласилась сестра Вербена из-за мерцающего клубка, — И вы понимаете причину, почему мы не можем проводить вас в Сумерки. Но Вран действительно желает задать вам пару вопросов, и поэтому вы здесь…

Она продолжала говорить ровным голосом очевидные вещи, а принц недоуменно слушал, гадая, к чему она клонит, а потом и слушать перестал. Обещанный кофе не несли. Молнии красиво сплетались и расплетались, пламенный кокон мерно вспыхивал, угасал, разгорался снова, в рыжем сумеречном сиянии по ту сторону едва угадывались очертания лица. Губы двигались, монотонно гудел голос, принц смотрел, смотрел, а потом не столько услышал, сколько узнал артикуляцию своего имени.