«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984

Приехала милиция; составили протокол. Недоумение вызвал тот факт, что преступники за минуту поменяли все четыре колеса и заодно умыкнули коврики. Участковый выразил мнение, что работали пять человек, все профессионалы. За окрестными гаражами установили наблюдение, но случаи не повторялись. Гудков перестал выезжать на машине, так как на лысой резине ездить боялся, а новую не покупал в надежде, что отыщется старая.

Через неделю созвали общее собрание членов — пайщиков гаражного кооператива. Оно прошло организованно, кворум — единственный раз за многие годы — был полный, велся протокол, решение заняло три страницы машинописи^[23]. Но Павлу Афанасьевичу все это не принесло удовлетворения, потому что никакой протокол, даже призывающий повысить бдительность, не может заменить ковриков и покрышек.

Обо всем, что было дальше, скажем совсем коротко, взяв за образец упомянутый выше протокол.

Гудков купил за полцены крепкие на вид, но уже однажды наваренные покрышки и продолжал ездить время от времени на автомобиле. Вторая договаривающаяся сторона выполняла принятые обязательства, на горючее Павел Афанасьевич не тратил ни копейки, но удовольствия от поездок получал все меньше и меньше, потому что порчи и пропажи сыпались одна за другой. Стерлись до конца овчинные чехлы, от них остались безобразные бурые ошметки. Прохудилась, будто истлела от безмерной ветхости, коричневая обивка кресел, и приходилось сидеть на выпирающих жестких пружинах, чуть прикрытых грязноватым синтетическим волосом. Сгинули неведомо куда блестящие молдинги, а вслед за ними рассыпался приемник. Не прекращались и мелкие пропажи: то умыкнут кепку Павла Афанасьевича, то унесут сумочку Марины Яковлевны. Газеты исчезали ежедневно, в перчаточницу, ничего нельзя было положить, а когда по дороге с работы растворился в воздухе с боем добытый белужий балык, Павел Афанасьевич заплакал. Он был один в машине, минуту назад промасленный сверток лежал на соседнем сиденье, и вот балыка не стало, и так все это надоело, что Гудков остановился и долго вытирал глаза платком и отсмаркивался.

На следующее утро, прибыв на работу, Павел Афанасьевич привычно подошел к большому зеркалу у гардероба и увидел, что воротничок рубашки непомерно велик. Он затянул потуже узел галстука, сделал шаг назад и осмотрел себя в зеркале с головы до ног. Костюм, еще вчера сидевший как влитой, висел мешком.

Вечером Гудков встал на весы и обнаружил трехкилограммовую потерю. На другой день он сбросил столько же. К концу недели его нельзя было узнать.

Заподозрив самое худшее, Марина Яковлевна повела его к врачу. Гудкова обследовали, но ничего страшного не нашли, разве что нервное переутомление. Пока они ездили в клинику и обратно, Марина Яковлевна похудела на килограмм, что, впрочем, ее обрадовало. А Павлу Афанасьевичу дали больничный лист.

Целыми днями Гудков валялся на диване, косясь на телевизор и раздумывая, не включить ли его. В гараж не хотелось. От забот Марины Яковлевны и хорошего питания к нему стали возвращаться силы, костюм уже застегивался с некоторым трудом. Павел Афанасьевич начал выходить на прогулки. Когда он встречал знакомых, то незаметно втягивал живот, круглившийся под пиджаком. Так, втянув живот, он прошел мимо сторожа, молча кивнул и подошел к своему боксу. Поглядел, поцокал языком, покачал головой.

Машина стояла изможденная и выпотрошенная. Он обошел ее, от заднего бампера до переднего; впрочем, передний еще раньше исчез при неясных обстоятельствах. Павел Афанасьевич горестно вздохнул, и тут в его голове всплыла фраза, даже обрывок фразы, произнесенной этим странным типом… как его… Иннокентием Генриховичем. Он сказал: «Сколько чего у одного тела отнимется…»

У него, у Гудкова, от тела отнялось. У машины тоже отнялось. От ковриков и от балыка так отнялось, что и следов на осталось. И к чему же все это присовокупилось? «Думай, Гудков, — думал Гудков. — Машина-то ездила. А бензина в ней не было. С чего же она, спрашивается, ездила? С того и ездила, что отымалось. Как педаль газа нажмешь, так и пошло-поехало. Всеобщий естественный закон, пропади он пропадом!»^[24]

В тот же день Павел Афанасьевич отогнал автомобиль в самый дальний конец Завокзальной улицы, в то место, что зовется в городе Сукино болото, и, не торгуясь, продал первому покупателю. Марина Яковлевна не упрекнула его ни словом, хотя, честно говоря, за машину даже в таком состоянии можно было взять и побольше. Но Павел Афанасьевич не желал торговаться, лишь бы поскорее сплавить машину этому, как там его по договору, — правопреемнику. Гудков не любил уже свой автомобиль и, следовательно, не был автолюбителем. Дальнейшая его судьба никому не интересна.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дальнейшая судьба машины, принадлежавшей ранее Павлу Афанасьевичу, прослеживается с трудом. Автомобиль, которому не надо горючего, напоказ не выставляют, тем более если он ни с того ни с сего сжирает то резиновые коврики, то сумочку вашей дамы.