«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984

Гудков понял, что теперь он хозяин положения.

— Только поскорее, — сказал он сурово. — Чтобы всегда полный бак, и баста.

Гость был очевидным образом смущен. Вот как важно правильно себя поставить в нужную минуту!

— Если вы не возражаете, Павел Афанасьевич, мы запишем, что условия подачи бензина — нет, в более общем виде — условия подачи энергоносителя относятся к компетенции исполнителя, причем заказчик или его правопреемники получают энергию для движения транспортного средства, минуя стадию заправки, вплоть до полного исчерпания ресурса названного транспортного средства. Не возражаете?

— Лады, — буркнул Гудков. И как только он произнес это, так сразу в квитанционных листках, в графе «особые условия» появились эти самые «правопреемники» и «минуя стадию заправки».

— Тогда, — сказал Иннокентий Генрихович, — не сочтите за труд поставить свою подпись здесь и здесь.

Смутное воспоминание, должно быть, навеянное читанным в далеком детстве, кольнуло Павла Афанасьевича, и он поспешно спрятал руку за спину, как делал обычно, когда приходилось сдавать кровь на анализ. Иннокентий Генрихович расхохотался.

— Вы решили, что расписываться будем кровью? Такие случаи, не скрою, бывали, но только из-за технической отсталости. Жутко представить: ни шариковых ручек, ни фломастеров. Вы когда-нибудь таскали с собой флакон с чернилами? Только и думаешь, как бы не расплескать. Вот вам перо, Павел Афанасьевич, прошу.

Гудков положил листки на капот, посмотрел подозрительно на перьевую ручку ученического типа, которая, конечно же, раскидывает чернильные брызги, и подсунул под листки портфель гостя.

— Не хитрите, — предупредил Иннокентий Генрихович. — Никаких закорючек, подпись как в сберкассе. Вот так, спасибо, это мне, это вам, остальное вас не касается, потому что, заметьте себе на будущее, мы держим за правило, что клиент всегда прав.

Последние слова Иннокентий Генрихович произносил, пятясь к выходу из бокса и на ходу раскланиваясь. Он исчез так незаметно, словно и не было его тут никогда.

Гудков стоял возле автомобиля цвета «рубин», и в руках его был второй экземпляр договора, скрепленный навеки буквами Г-у-д-к-о-в.

— Мамочка, что я наделал, — прошептал в ужасе Павел Афанасьевич. — Продал душу ни за понюшку табаку^[22].

Вот так мы иногда упускаем человека.

В выходные дни Павел Афанасьевич любил поваляться подольше. Иной раз и «Утренняя почта» по телевизору пройдет, а Гудков все еще в кровати. Но в то утро, после визита странного субъекта, он поднялся на рассвете без будильника, оделся, плеснул на лицо две-три пригоршни воды и бросился к выходной двери. Стараясь не громыхать, снял цепочку, отодвинул щеколду и помчался к гаражу. «Привет, папаша», — бросил он по обыкновению сторожу. Тот проснулся и проводил Павла Афанасьевича непонимающим взглядом.

Гудков чуть приоткрыл переднюю дверцу, осторожно просунул в образовавшуюся щель руку и, нащупав в потайном месте переключатель, вырубил противоугонную сирену. После этого он сел на водительское место и принялся отключать и снимать разнообразные секретки, принципа действия которых нам с вами знать не положено. Закончив эту рутинную процедуру, Павел Афанасьевич вставил ключ в замок зажигания, преодолел внутреннее волнение и повернул ключ направо до упора.

Мотор завелся с полоборота. В считанные секунды он набрал силу и мягко заурчал. Холеный и сытый мотор. Холеный, сытый и довольный жизнью.

Теперь — главное. Вчера Гудков покинул гараж, так и не перелив содержимого канистры в бензобак, и теперь указатель топлива должен стоять на нуле. "Гудков бросил искоса взгляд на указатель, потом уставился на него, потом пощелкал пальцем и мягко постучал по стеклу кулаком. Стрелка твердо стояла на цифре 1. Бак был полон.

«Ну, дает!» — подумал Павел Афанасьевич и выбрался из машины. Канистра стояла у заднего колеса, там, где он ее вчера оставил. Крышка бензобака заперта, по обыкновению, на ключ. Отомкнув ее, Павел Афанасьевич принес ламйу-переноску и посветил в бак. Ничего. Померещилось даже, будто в глубине мелькнуло дно, но через горловину много не разглядишь.

Гудков снял с полки алюминиевую проволоку, отмотал с метр, распрямил и опустил в бак до самого дна. Потом вынул проволоку и тщательным образом осмотрел ее.

Проволока была совершенно сухая.

Павел Афанасьевич бросился к приборной панели и включил зажигание. Стрелка ожила и уткнулась в единицу. Павел Афанасьевич захохотал.

Сторож, прибежавший на шум, застал его за странным занятием: Гудков собирал в кучу канистры, воронки и другие деликатные приспособления, облегчающие перелив жидкости из сосуда в сосуд.

— Продаю чохом, — весело сказал он и пнул ногой двадцатилитровую посудину.

Сторож ушел досыпать.