Химия смерти

Я совсем забыл про панихиду, пока на обратном пути в Манхэм не заметил возле церкви толпу. Маккензи дал мне в водители сумрачного сотрудника в штатском, который явно обиделся за навязанную роль простого таксиста. Когда я решил позвонить и сказать, что на сегодня закончил, телефон инспектора оказался выключенным. Я, однако, записался на ответчике, и Маккензи перезвонил почти сразу.

– Ну как у вас?

– Передал пробы на газохроматографический анализ. Когда появятся результаты, смогу дать более точную оценку интервала, – ответил я. – Завтра можно приступать к обследованию скелета. Вероятно, это даст лучшее представление об орудии убийства.

– Получается, у вас пока ничего нет? – Маккензи казался разочарованным.

– Марина сказала, что, по мнению патологоанатома, причиной смерти могли стать травмы головы, а не рана на горле.

– А вы с этим не согласны?

– Я не говорю, что травмы черепа не смертельны. Однако она все еще была жива, когда ей перерезали горло.

– Вы уверены?

– Труп претерпел ускоренную десикацию, сиречь обезвоживание. Даже в ту жару он не смог бы так быстро высохнуть без обильной кровопотери. А этого не происходит после смерти, даже при перерезанном горле.

– Образцы почвы в месте обнаружения трупа показали низкое содержание железа.

Это означало, что в том месте в землю впиталось не так много крови. С учетом объема, который хлынул бы из яремной вены, концентрация железа должна была подпрыгнуть до небес.

– Значит, ее убили где-то еще.

– А что там с черепными травмами, вы говорите?

– Либо она погибла не из-за них, либо их нанесли посмертно.

Маккензи на минуту умолк, но я догадывался, о чем он думает. Ужасы, через которые прошла Салли Палмер, сейчас грозили Лин Меткалф. И если она еще жива, это только вопрос времени.

Если не случится чуда.

А пока Скарсдейл начал закругляться:

– Кое-кто из вас может до сих пор вопрошать: «Что сделали эти две несчастные женщины, чтобы заслужить такую участь?»

Он развел руками.

– Возможно, ничего. Возможно, современные взгляды верны и за нашей Вселенной не стоит разум, нет всеобъемлющей мудрости.

Он выдержал драматическую паузу. Я задался вопросом, не играет ли преподобный перед телекамерами.

– А может быть, мы просто ничего не видим, позволив ослепить самих себя собственным же невежеством? – продолжил он. – Нога многих из вас не ступала в эту церковь годами. Вы слишком заняты своей жизнью, чтобы делить ее с Богом. Я не могу утверждать, что хорошо знал Салли Палмер или Лин Меткалф. Их жизнь и эта церковь пересекались не часто. У меня, впрочем, нет сомнений: произошла трагедия, и они – жертвы. Но жертвы чего?

Скарсдейл перегнулся через кафедру, выставив голову вперед.

– Мы должны – каждый из нас должен! – заглянуть в свое сердце. Ибо сказал Христос: «Что посеешь, то и пожнешь». И сегодня мы пожинаем свои же плоды. Плоды не просто духовного упадка нашего общества, а плоды нашей слепоты и нежелания видеть. Зло не исчезнет просто оттого, что мы решили его не замечать. Так на кого же обратить нам свой взгляд? На ком лежит вина?

Он выставил костлявый палец и медленно обвел им переполненную церковь.

– На нас самих. Ибо мы позволили этому змию свободно ползать среди нас. Мы – и никто иной. И сейчас мы должны вознести молитву к Господу, чтобы даровал он нам силу извергнуть гада из рядов наших!

Воцарилась неловкая тишина, пока люди пытались переварить услышанное. Впрочем, Скарсдейл не дал им на это ни единого шанса. Он вздернул подбородок и зажмурил глаза, позволяя фотовспышкам поиграть тенью на его физиономии.

– Помолимся же, братья и сестры...

* * *

Той толчеи, что обычно можно видеть после службы, на улице не наблюдалось. Возле площади стоял полицейский автофургон, и его белый объемистый кузов казался до нелепости неуместным и вместе с тем вызывал страх. Несмотря на старания прессы и присутствие телекамер, немногие решились дать интервью. Слишком свежи еще раны, слишком близки они к сердцу. Одно дело – смотреть новости о чужих трагедиях. Участвовать в подобной трагедии самому – совсем другое.

Так что журналисты пытались забрасывать людей вопросами, встречая лишь вежливо-сдержанную реакцию, ничуть не прояснявшую картину. Не считая парочки исключений, Манхэм повернулся своей коллективной спиной к внешнему миру. Как ни странно, Скарсдейл оказался одним из тех, кто откликнулся на просьбу дать интервью. От такого человека вряд ли можно ожидать интереса к саморекламе, но сейчас, очевидно, он решил, что разок не возбраняется пообщаться и с самим дьяволом. Судя по тону его проповеди, Скарсдейл воспринимал происходящее как наглядную демонстрацию смысла своего призвания. В своих собственных желтушных глазах он выглядел совершенно правым и был готов обеими подагрическими руками уцепиться за миг торжества.