Химмельстранд

Молли ласково улыбнулась Улофу — и в самом деле быстро обнаружила детскую страничку. Надо найти порядок в целом рое перепутанных цифр, начать с единицы — и так далее. Соединишь цифры — получается фигурка медвежонка или оленя.

Улоф подошел к Леннарту и посмотрел через его плечо. Ровная линия горизонта. Ни машин, ни людей.

— Нечего идти на поводу у этой... соплячки, — шепнул Леннарт.

— А что такого?

Многозначительный взгляд, означающий вот что:

Погоди — увидишь.

Кемпер маленький. Молли села за кухонный столик, и ни для Улофа, ни для Леннарта места там не было. Они беспланово слонялись по вагончику. Леннарт решил проверить холодильник. Пошарил и вытащил сплющенный комочек свинца.

— В дверце сидела, — сообщил он, — Интересно, что у него за калибр?

Вопрос задан без всякой цели — ни тот ни другой ровным счетом ничего не понимали в оружии. Но Улоф все же взял пулю, повертел ее в пальцах и постарался отбросить неприятное воспоминание: в тот день, когда Хольгер Баклунд расстреливал его коров, он нашел неиспользованные патроны с подпиленными пулями19 около сарая.

— Откуда мне знать. — Улоф поторопился вернуть пулю Леннарту, точно она жгла ему пальцы. — Калибр... — повторил он с отвращением.

Они взяли тряпки и начали протирать дверцы шкафчиков и мойку.

Молли, высунув кончик языка, старательно соединяла точки детской головоломки.

— А почему коровы умерли? — не поднимая глаз, спросила она.

Леннарт и Улоф застыли.

— Какие коровы?

— Ваши коровы, что тут непонятного.

— Наши коровы не умерли.

— Некоторые умерли, — не согласилась Молли. — А почему?

Леннарт подошел к столу, наклонился и попытался поймать взгляд Молли.

— Откуда ты можешь знать?

Молли скорчила недовольную гримаску. Ответила не сразу, сначала провела еще пару линий.

— Вы же сами сказали.

— Мы ничего про коров не говорили.

— Значит, мне приснилось.

Леннарт оперся на стол и тяжело присел на корточки. Теперь Молли трудно избежать его взгляда. Молли как ни в чем не бывало продолжала вычерчивать линии.

— Слушай... что это с тобой? Ты что...

Молли внезапно посмотрела на него и улыбнулась солнечной рекламной улыбкой.

— Откуда мне знать, что со мной? А что с тобой?

— Со мной? Со мной ничего. — В голосе Леннарта появились угрожающие нотки. — А вот... мы ничего не говорили про этих самых коров, так что откуда ты...

— Кончай, Леннарт, — Улоф положил руку ему на плечо. — Кончай.

— Да, — сказала Молли. — Кончай. Для тебя же лучше.

Леннарт поднял на Улофа глаза и посмотрел с выражением, которое нельзя иначе истолковать, как «ты слышал что-нибудь подобное?»

Улоф покачал головой.

— Пошли посмотрим растения.

— Ага! У вас есть растения?

Молли вскочила так резво, что чуть не сшибла Леннарта. Тому пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть.

Улоф посмотрел на него — Леннарт покачал головой и помахал рукой направо-налево: никуда я не пойду.

Улоф и Молли вышли из вагончика.

Для тебя же лучше.

Леннарту было девять лет, когда лошадь лягнула его мать в голову. Потом она долго болела, неделями не вставала с постели, и никто не мог понять, в чем дело. После бесчисленных визитов к врачам решила обратиться к знахаркам, или, как она их называла, колдуньям. Отец именовал их шарлатанками.

В общем-то вреда от них не было — какие-то мази, декокты, травки, но Леннарт запомнил одну из целительниц — она появилась, когда ему было тринадцать. Звали ее Лиллемур.

Она была не похожа на других.

В отличие от других она даже не пыталась внушить Леннарту и отцу веру в свои методы. Даже объяснять не хотела. Но требования предъявила: у нее должен быть полный доступ к больной, и никто не должен ей мешать. Три раза в неделю по два часа дверь в спальню матери должна быть закрыта. А еще лучше, если домочадцы куда-нибудь уйдут.

Отец с отвращением поглядывал на ее кроваво-алый тюрбан, но молчал. Единственная причина, что он не выкинул Лиллемур из дома, — ее лечение впервые за несколько лет давало какие-то результаты. Мать чаще поднималась с постели, в глазах появилась ясность, которую они не видели с того самого дня, когда случилось несчастье. Отец был так рад улучшению, что Леннарт не смел даже заикнуться, что во вновь обретенной ясности маминого рассудка ему чудилось что-то пугающее.

На седьмой или восьмой неделе лечения его опасения начали оправдываться. Мама все чаще ссылалась на давно умерших родственников («я вчера говорила с Гудрун»), а главное, несмотря на изоляцию, она удивительным образом была в курсе всего, что происходит в селе. К тому же стала говорить о себе в третьем лице: «Черстин должна отдохнуть немного». «Эта штука очень понравилась Черстин».

Как-то раз Леннарт вернулся из школы. Лиллемур в этот день не должна была приходить, и он решил заглянуть к матери. Открыл дверь — и поразился: там сидела Лиллемур. Шторы были задернуты, на маминой ночной тумбочке горела большая восковая свеча. Леннарт инстинктивно сделал шаг назад — что-то в маминой комнате было не так.