«Хинд Сварадж», или Индийское самоуправление

Многим европейцам, вероятно, надо делать над собой усилие, чтобы отнестись к бытовому культу коровы с тем уважением, которого требует всякая страстная, искренняя вера. Индусы – народ очень даровитый: об этом свидетельствуют их поэзия и философия. Приходится просто признать, что многое в Индии нам совершенно непонятно, и ограничиться этим признанием. В корову слепо верит темный житель бенгальских лесов, защищающий ее дубьем от тигров и удавов. Слепо верит в нее и вождь сотен миллионов людей. Ганди отрицает всю европейскую цивилизацию; но в корову он верит твердо, и в его писаниях она занимает виднейшее место. «Никто не почитает корову больше, чем я», – говорит он в одной из своих статей. «Не надо защищать корову насилием, – пишет он еще, – это значило бы принижать высокий смысл защиты коровы»3. Собственно, Европа на корову и не нападает. Но, быть может, западная цивилизация вправе скромно пожелать, чтобы и ее, с Леонардо, Декартами, Гёте и Пушкиными, не так уж безжалостно разоблачали – во имя культа коровы.

* * *

Его зовут Мохандас Карамчанд Ганди. Он родился 2 октября 1869 года. Отец его был первым министром в Порбандаре. Не зная ни местного быта, ни местных политических условий, не берусь сказать с точностью, что такое порбандарский первый министр: может быть, большой сановник, а может быть, нечто вроде исправника? Родители Ганди были, по словам его биографов, люди культурные и образованные. Но, очевидно, и образование их, и культурность надо применять к порбандарскому уровню. Мы знаем, например, что Ганди был помолвлен со своей нынешней женой восьми лет от роду, а женился на двенадцатом году. Родители его принадлежали к одной из средних каст. Они не были брахманами, но над «нечистыми» возвышались неизмеримо. Ганди сам рассказывает, что в детстве он прикоснулся к парию. Это было чуть ли не катастрофой. Брахманы и кштарии, прикоснувшись к «нечистому» должны совершать очистительные обряды4

.

Но мать Ганди знала простой домашний способ, как себя очистить от прикосновения пария: надо немедленно прикоснуться к мусульманину. Так и было сделано с юным Ганди.

Со всем тем тяга к цивилизации у родителей Ганди, по-видимому, была и в самом деле. По крайней мере, когда мальчику минуло восемнадцать лет, его отправили в университет в Англию.

Об этом периоде жизни Ганди мы знаем очень мало. Ганди не любит англичан: это чувствуется (правда, только чувствуется)5

в его писаниях. Быть может, поэтому он неохотно говорит о влиянии, оказанном на него английской цивилизацией. Впрочем, в числе книг, сыгравших большую роль в умственном развитии Ганди, он называет сочинения Рескина. Очень большое впечатление, по его словам, на него произвели Священное Писание и Толстой.

Ганди окончил курс юридического факультета, стал адвокатом и вернулся к себе на родину, где занялся практикой, преимущественно по гражданским делам. Впоследствии – много позднее – он отрекся навсегда от адвокатуры и назвал ее грязным, безнравственным делом. Но в молодые годы Ганди занимался адвокатурой с увлечением. Мне приходилось слышать, что он был превосходным адвокатом-цивилистом. Во всяком случае, он имел немалый успех и в пору своей адвокатской деятельности зарабатывал практикой от пяти до шести тысяч фунтов стерлингов в год – такой заработок в Париже, в Берлине, в Петербурге имели только очень выдающиеся или очень ловкие адвокаты.

Быть может, успех Ганди покажется еще более удивительным, если принять во внимание, что он применял несколько своеобразные приемы, кажется, не слишком распространенные в адвокатской среде. Так, например, когда клиент ссылался на какой-нибудь закон или решение суда, которые не были известны Ганди, будущий Махатма, откровенно заявлял, что он этого закона не знает и постарается навести справки. Очень часто он сообщал клиентам о пробелах своего юридического образования вообще и советовал обратиться к какому-нибудь более опытному адвокату. «У меня было правилом, – говорит Ганди, – не скрывать своего невежества от клиентов»6. Он добавляет, что это правило производило на клиентов весьма благоприятное впечатление, Я не сомневаюсь в свидетельстве Махатмы. Однако я не решился бы посоветовать молодым помощникам присяжного поверенного следовать примеру Ганди. Клиенты бывают разные, и возможно, что психология их в Индии резко отличается от той, какая была в России. Но я боюсь, что в Петербурге или в Париже адвокат, смиренно и правдиво заявляющий клиентам о своем юридическом невежестве, не мог бы с полной уверенностью рассчитывать на очень блестящую карьеру.