Хирург

«Мне бы сейчас несколько молодых ребят. И чтоб мужики. – Поначалу Мишкин шел медленно, и размышления его носили размеренный характер. – С мужиками легче. Каторги домашней нет у них. Ну что Наташа, например, ну, хороший хирург, но дети, магазины, муж. Нет, ребят мне нужно, ребят. Вот выстроили нам, скоро открывается, новый корпус – кому работать? Народу не хватает. Набрать бы ребят – и девочку было бы на кого оставить. Посадил бы, и сидели. И с удовольствием. А так, когда их несколько человек, – где взять? Вон автобус. Не побегу. Пройдусь еще. Медленно. Дежурств на каждого тоже приходится много. Правда, заинтересованы – подработка нужна. А много не разрешают. Вдруг доктор переработает. Охрана труда зорко следит. А если недоест – неважно. Охрана еды – нет такого сектора в месткоме. Пожалуй, девочке надо еще гамма глобулин завтра дать. Надо сказать аптеке, чтобы достали. И Нина обещала какой-то новый антибиотик привезти. Сейчас бы она была. С машиной быстрее. А где ж хирургов брать для нового корпуса? Говорят, в институте на последнем распределении студенты отказывались идти в хирургию. В психиатры идут, в рентгенологи. И даже, поработав немного, некоторые уходят из хирургии. Вредностей или трудностей не боятся. Деньги нужны. А там и за вредность прибавка, и отпуск больше, чем у хирургов. Сейчас хорошо хоть в анестезиологи повалили. Им теперь тоже и отпуск увеличили и прибавку дали. Нам же придумали моральное удовлетворение. А его нет. Когда хорошо – норма, проходишь мимо. Вот моральное неудовлетворение – это бывает, когда плохо. Эти моральные реакции удовлетворяют, действуют лишь на единицы, а хирургов надо тысячи. Деньги бы прибавили. Пройду еще остановку пешком – а то устал что-то. И псориаз опять обострился. Это, наверно, после той черепной травмы. Конечно, консультанты нужны. Да и на себя одного ответственность брать страшно. Еще неизвестно, чем кончится. А Захар – человек понятный. Конечно, он в клинике вынужден барахтаться, как в проруби. Но в рамках их проруби он из тех, которые тонут чаще других. Тьфу тьфу, не сглазить бы его. Гнойный процесс идет – конечно, есть смысл сделать гамма глобулин. В новом корпусе, если разрешат их проект немного переделать, надо будет выделить послеоперационно-реанимационное отделение. Это надо же! Построить семиэтажный хирургический корпус без реанимации. Строили по проекту пятнадцатилетней давности. Сделаем там сами. И девочке там было бы лучше. Станет лучше ей – тьфу тьфу, – надо будет перевести в отдельную палату. В новом корпусе будут такие. Невестка – хм. Такую девочку, конечно, жалко Сашке давать – хамит, грубит. Впрочем, возраст такой. Да от меня, кстати, не зависит, кому ее давать и даже кого он будет брать. А Галя ему и замечание сделать боится. Он-то с ней как с матерью, – не знает. А у ней все время в голове – не мать. Ему ж не объяснишь. И не надо. Сколько она ему сил отдала, а он грубит. И мотается она сверх меры. И у себя на работе, и ко мне приезжает. И с девочкой этой тоже возится. Совсем умучилась. Похудела. Девочка-то за несколько дней вон какая стала. Господи, хоть бы поправилась. Ничего не жалко. Все бы отдал. Но обеты лучше не давать. Как эта легенда: дал обет перед битвой – в случае победы отдать в жертву первое, что увидит дома, – пришлось дочерью жертвовать. Лучше обетов не давать. – Мишкин увидел автобус и пошел быстрее. – Обеты – они как суеверие. А суеверие, вестимо, грех один. Суеверие – это ни знаний, ни веры. Чаю хочу. Крепкого. Не кофе. Вот он. Автобус».

Мест было много. Он сел. И снова стал думать обо всем понемногу. Потом заурчал: «…и неясно прохожим в этот день непогожий, отчего я веселый такой. Я играю на гармошке…»

Галя встретила его в дверях. Помогла раздеться. Пиджак повесила в шкаф. Сашка лежал на диване. Приветствовал отца с юношеским, вернее, с детским полухамским самомнением и покровительственным пренебрежением:

– Привет. Ну как там твои умирающие габонцы, Швейцер?

– Этим не шутят. У меня тяжелая девочка лежит, которой ты и в подметки не годишься.

– А ты кому годишься в подметки? Разве что маме, да и то потому, что она ближе.

– Что ты хамишь с ходу?!

– А что ты приходишь с видом умученного святого? Сам выбрал себе свой путь.

– У тебя что – двойка, что ли?

– Проницателен больно. Насквозь видишь – тебе в рентгенологи надо, а не в хирурги. И платят больше.

Сначала Галя молча накрывала на стол.

Затем одновременно стала наблюдать за лицами своих мужиков.

Потом молча села.

Наконец, при последних словах сына, включилась и она:

– Как ты с отцом разговариваешь? Ты только представь себе, каково ему сейчас. Ты же знаешь! Ты только попытайся понять его работу. Дурачок!

– Ты умная. Понять его работу!

Саша, по видимому, в работе отца тоже видел в основном моральное удовлетворение. И потом Саша, как мог, оправдывался.

– И шутки твои – не твои. И насчет рентгенолога, и насчет его оплаты. Видишь, Женя, при нем еще многое нельзя говорить. Переоцениваем его.