Хирург

– Дура баба. Ну что тебе надо?! Езжай. Пойми ж ты меня правильно, ведь жизнь показывает, что мне надо и по выходным зайти туда.

– Вот-вот. Весь набор выдаешь. Сам говорил, что как только начинают просить правильно понять или апеллируют к тому, что жизнь покажет, – тут-то и ищи фальшь, или корысть какую, или просто лень и эгоизм. Нет, что ли?

– Ну что с бабой говорить! Пойти взглянуть я должен. Нет ничего – приеду следом. А если что есть, значит, не зря пришел. Все! Я пошел. Ждите меня там.

Как говорится, сказано – сделано, и Мишкин уже в отделении.

– Ну как, Игорь Иванович, дежурится?

– Как обычно.

– Спали, ели, гуляли?

– Разгуляешься. Сейчас вы за нас пойдете гулять.

– Это да. Придется. Раз так говоришь.

– У нас все в ажуре, Евгений Львович. Вот только этот с желтухой температурит.

– Там-то рак. Что сделаешь. Но желтуху надо ликвидировать, наверное. Не срочное дело, правда.

– А что, если мы сейчас? А, Евгений Львович? Ведь от желтухи, от интоксикации он может умереть. Еще до раковой смерти.

– Может, конечно, да неизвестно, что лучше.

– Но ведь желтуха с температурой. Может, лучше сегодня?

– А может, это и мысль. Тогда на завтра можно будет еще что-нибудь, кого-нибудь назначить.

– Или действительно вам лучше погулять.

– Нет, нет. Давай делать.

– А наркоз?

– Наркоз, наркоз. Позвони Вере Сергеевне. За полчаса доедет.

– Она звонила утром. Уехала на дачу куда-то. Может, сестры сами дадут? Или, может, Нину вашу позвать?

– «Вашу»! Не принимай возможное и вероятное за очевидное и свершившееся. Ее можно вызвать, только когда самый край и некуда податься. Понял? А то она тоже решит, как ты. «Ваша»! Уродонал Шателена.

– Что, что?

– Шателена, говорю, уродонал.

Несмотря на двухметровый рост Мишкина и на вполне приличный, во всяком случае выше среднего, рост Илющенко, они в своих креслах были похожи на двух гномов, замышляющих недоброе, хоть и праведное. Если смотреть сзади на спинки кресел, видны только белые колпаки: остро поднятый и вытянутый кверху колпак Игоря Ивановича и закругленный, обтягивающий темечко колпак Евгения Львовича. Непонятными звуками выпадал кусками разговор в окно, если кто слушал на улице непосвященный.

– А вот если бы в детстве книги читал, знал бы, а не говорил глупости. Лекарство такое было в начале века от камней в почках. Читай «Кондуит и Швамбрания». Как я эту книгу любил!

– Не понял, Евгений Львович, при чем тут.

– При том, что звучит противно – уродонал Шателена. Еще там было имя, тоже лекарство, кажется, – Каскара Саграда. А может, я путаю. А во-вторых, в книге этот уродонал подносился как враг всего номер один – некий адмирал Шателен. Противно, в общем. Сестры дадут. Командуй, адмирал.

И опять, как говорится, сказано – сделано.

Конечно, это оказался рак. И опухоль располагалась у самого начала протоков, так что желчь в кишку отвести не удавалось. И конечно, никакой срочности. Пришлось Мишкину выдумывать, как сделать обходной путь для желчи. Игорь проделал новый, другой ход из печени в желчный пузырь, а пузырь сшил с кишкой. Мишкин Игорю помогал. Все это было бессмысленно, так как рак был уже сильно запущен и больному в любом случае ничего не могло помочь, даже если осуществятся небольшие возможности после этой операции – уменьшить или даже совсем ликвидировать желтуху. Мишкин оставил Игоря Ивановича одного зашивать кожу, а сам пошел в ординаторскую.

Вскоре пришел и Игорь:

– Евгений Львович, а как называется это вот, что мы сделали?

– Напрасный труд.

– Ну, это понятно, а операция эта по автору ведь как-то называется?

Позвонил телефон. В приемное отделение привезли тяжелого больного. Игорь пошел. Звонит:

– Евгений Львович, прободная.

– Желудка?

– Вестимо.

– Не передразнивай. Бери в операционную. В чем проблема? Соперируете с Агейкиным. Агейкин! Кончай спать. Работа есть.

– Евгений Львович, отказывается. Больной отказывается.

– Ну и дурак. Он дурак. Уговори. Ты же доктор.

– He хочет. Уговаривал.

– Клади в отделение. Разберемся.

Мишкин пошел к больному как тяжелая артиллерия. Как правило, после его разговора больные сдавались.

Больной лежит не шевелится. Лицо осунувшееся. Глаза запавшие. Стонет.

– Здравствуйте. Что случилось?

– Болит, профессор.

– Я не профессор, даже не кандидат, а потому на лишние слова время не тратьте. Когда заболели?

– Часов шесть назад. Как ножом в живот ударило.

Врачу всегда приятно, когда больные рассказывают классически, как написано в учебнике, как доктор и готов услышать. Мишкин удовлетворенно и как бы призывая и их быть свидетелями правильности и могущественности медицины поглядел на больных. Но они не оценили классики.

Живот при дыхании не двигался – тверд как доска. Чистый учебник.

– Язва давно у вас?

– Лет двадцать.

Дальше выяснять особенно Мишкин не стал. Все ясно. Он погладил больного по руке и сказал:

– Не волнуйтесь, все будет в порядке. Сейчас сделаем операцию, и все будет в порядке.

– Нет, доктор. Не надо делать операции. Пройдет.

– Да вы что! Пройдет. У вас уже перитонит. Шесть часов прошло. Больше. Тянуть нельзя. Под наркозом же – все будет в порядке, не бойтесь.