Хищники

(и сумеет ли она найти убийцу – это тоже вопрос), а по некоторым преступлениям почему-то даже не возбуждаются уголовные дела, взять к примеру, спекулянтов гвоздиками… Или тех, кто за присвоение народного добра почему-то отделывается «строгим указанием», или «выговором», или переводом на другую должность…

Значит, и такой опыт есть! Но почему? Она и раньше, еще студенткой, не раз и не два задавала себе и другим подобные вопросы. Читала и перечитывала книги по криминологии… Спрашивала университетских светил. Чаще всего ссылались на пережитки прошлого, хотя она знала, что многие из тех, кто оказывался на скамье подсудимых, это «прошлое» и в глаза не видели. Или взять приписки, очковтирательство. Попробуй объяснить их пережитками, если они проросли в последние годы… Еще тогда, в университете, когда она так увлекалась историей, русскими прогрессивными судебными деятелями и делала многочисленные выписки из их речей, статей и высказываний, ей запомнились слова Анатолия Федоровича Кони: «Вчерашний день ничего не говорит забывчивому, одностороннему и ленивому мышлению, а день грядущий представляется лишь как повторение мелких и личных житейских приспособлений». Вспомнив эти слова, Ольга Арчиловна подумала: «А может, в них и есть объяснение тех причин, почему многие сегодня не призывают опыт вчерашний», но тут же отвергла эту мысль, ибо в ней нет ответа, откуда берутся «забывчивость, односторонность и леность мышления».

Свои «почему» Ольге Арчиловне очень хотелось задать

Меженцеву. Но она не задала. Потому что профессор наверняка бы захотел узнать ее «концепцию» на сей счет. А

есть ли у нее своя позиция? И сможет ли она изложить ее так же убедительно, как он, Меженцев, говорил о бабочках-снежинках?

В дверях показался профессор.

Следователь вдруг обратила внимание на то, что Меженцев был в синем костюме, белой рубашке с галстуком и сандалиях, которые не гармонировали с его торжественным одеянием. Алексей Варфоломеевич, перехватив ее взгляд, несколько церемонно произнес:

– Уполномочен пригласить вас к Федору Лукичу. На чашку чая.

– Весьма благодарна, – поспешно ответила Ольга Арчиловна. – Но мне надо поработать.

Меженцев, очевидно, был готов к тому, что она откажется.

– А я обещал, что уговорю вас. Неужели хотите, чтобы я нарушил слово?

Дагурова заколебалась.

– Право же, пойдемте, – настаивал профессор. – Неудобно омрачать ему сегодняшний день…

– Какой? – невольно вырвалось у Ольги Арчиловны.

– Мариночкин день рождения… Впервые они встречают его не вместе. Да и состояние Федора Лукича…

Дагурова все еще не знала, принять приглашение или нет. Отказ мог бы обидеть и Гая, и Алексея Варфоломеевича. С другой стороны, имелась возможность увидеть и услышать людей в неофициальной обстановке. На допросах человек ведет себя по одному, а дома более раскован.

И еще не хотелось Ольге Арчиловне отгораживаться.

Гай ведь не преступник. Директор заповедника, хозяин, можно сказать. И помощь его еще пригодится.

– Хорошо, – согласилась она. – Только вот подходящего платья…

Профессор повертел ногой в сандалии:

– Меня, в общем-то, на дипломатический прием тоже не пустили бы… – Он засмеялся. – Думаю, Федор Лукич извинит…

Минут через пятнадцать они шагали к распадку.

Алексей Варфоломеевич освещал путь электрическим фонариком, хотя дорогу знал наизусть.

Воздух темнел, густел и холодел. Резче стали запахи тайги.

Видя, что его спутница ежится от прохлады, Меженцев заметил:

– Удивительно точно сказал о наших краях Пришвин: солнце Италии и холод севера…

Алексей Варфоломеевич шел легким тренированным шагом. Ольга Арчиловна едва поспевала за ним. Возле реки они невольно задержались. Над ней, словно туман, вились те же самые пятиминутки. Луч фонарика скользнул по волнам. Черная стремительная вода уносила куда-то тысячи погибших мотыльков.

– А ведь и наша жизнь, в сущности, не более чем мгновение… – философски заметил профессор. – Оглянешься назад и убедишься – как мало сделано! И сколько еще надо успеть! В молодости мы расточаем годы, а в старости дорожим каждой минутой… Вы себе не представляете, что для меня значит один день… А сколько мне их еще терять?

Дагурова сразу не поняла, что вопрос адресован ей. Но

Меженцев тут же прямо сказал:

– Извините, Ольга Арчиловна, может, я не имею права спрашивать… Как долго у Осетрова может продлиться эта,

– он подумал, подыскивая нужное слово, – неопределенность?

– Что вы имеете в виду?

– Когда он будет распоряжаться собой… Понимаете, по плану мы с Нилом должны были сегодня отправиться в путь. И путь далекий…

«Вот оно что, – догадалась следователь. – Подписка о невыезде…»

– Увы, Алексей Варфоломеевич, ничего не могу сказать. Еще не знаю.

– Понимаю, понимаю, – как бы извиняясь, произнес