Хищники с Уолл-стрит

При виде эбеновой монохромности Сэм Чарли поперхнулся бы, да и меня, откровенно говоря, ее наружность повергла в уныние. Потому что в Сэм я увидел отражение самого себя 18-месячной давности – отчаяние, тоска, на лице безнадежность. В тот вечер в Нью-Хейвене началась моя новая жизнь, та самая, которую я теперь возненавидел. Голос в моей голове, гомункулус из ада, терзал меня что ни день одним и тем же вопросом, лишенным ответа: «Где ты был, когда это было важно?»

Восемнадцать месяцев спустя я по-прежнему клял дальнобойщиков, угрожающих шоссе I-95. И себя. Если бы я только успел на предыдущий рейс из Майами в Ла-Гуардиа… Если бы я только сказал «нет» лишнему бокалу мартини в компании клиента… Если бы я только сидел за рулем машины, ехавшей в наш прибрежный дом на Род-Айленде…

У нас с Сэм слишком много общих смертей – ее муж, мой друг, моя жена, ее подруга, моя дочь, ее крестница. В студенческие годы, годы водки и академического просвещения, мы даже и не помышляли, что однажды акулы и дальнобойщики укутают наши жизни сумрачными пеленами. Наверное, посредством какого-то осмоса подавленность Сэм вдруг всколыхнулась и во мне.

Наши затянувшиеся объятия, наши прильнувшие друг к другу тела начали вызывать любопытные взгляды посетителей, находившихся в приемной. Чуть раньше на той же неделе мы с Энни вызвали сходные взгляды леди Золотой Рыбки и ее нечестивого отродья в Эстрогеновом переулке. А мне-то казалось, что объятия с женщиной должны доставлять нечто большее, чем тревожное ощущение, что ты выставлен на всеобщее обозрение.

Всем телом чувствуя, как вздрагивает Сэм, безуспешно пытаясь сдержать рыдания, я сказал:

– Давай-ка займем переговорную.

И мы пошли. Я придерживал Сэм за талию, остро осознавая, как нуждается она сейчас в поддержке. Я рвался поговорить с ней после той вечеринки, отправил столько сообщений. Теперь же, получив такую возможность, я вдруг усомнился, что нужные слова найдутся.

– Извини, что нагрянула к тебе врасплох, – первой подала она реплику.

– Да брось, Сэм. Ты же меня знаешь, – нежно шепнул я и основанием ладони, прямо под большим пальцем, утер слезу с ее щеки. – Я беспокоился о тебе до потери пульса.

– Знаю.

– Пытался дозвониться до тебя вчера.

– Знаю.

Сэм изъяснялась односложно. Я был весь как большой тугой узел. О юморе, моей палочке-выручалочке, неизменно сбрасывающей напряжение, не могло быть и речи. Не время. С момента погребения Чарли я мучительно ломал голову над тем, что сказать, как утешить подругу по колледжу, женщину, оттащившую меня от края пропасти.

– Сэм, я уже проходил через подобное, – беспомощно и расстроенно проговорил я. – Хотел бы я сказать что-нибудь такое, чтобы тебе стало легче. Но сам я таких слов ни разу не слышал и сомневаюсь, что они вообще существуют. Просто скажи мне, чем помочь. Я брошу все, когда угодно и где угодно.

– Мне нужно спросить тебя кое о чем, – дрожа, пролепетала Сэм.

Тушь у нее потекла, но она по-прежнему выглядела совершеннейшей сибирской хаски. Эти синие глаза. Эти черные волосы. Я утер с ее щеки еще одну прорвавшуюся слезинку – на этот раз подушечкой большого пальца.

– Это дико, – добавила она голосом, дрожащим то ли от страха, то ли от нерешительности, то ли от того и другого разом. – Наверное, это услуга.

– Ты только скажи, – откликнулся я, ощутив прилив сил от просьбы Сэм о помощи. – Что я должен сделать?

– Я не знаю, с чего начать.

– Да просто выкладывай.

– Я чувствую себя такой дурой, – неуютно поежилась она.

– Да брось, Сэм. Ты что, забыла, что перед тобой Гроув? Уж кто-кто, а я всем дуракам дурак.

– Всеми нашими деньгами распоряжался Чарли, – начала она. – Все до последнего цента, до последнего доллара уходило в «Келемен Груп».

Глава 12

На финансовом жаргоне «Келемен Груп» была «фондом фондов». Чарли инвестировал в хедж-фонды, взимая годовую комиссию в один процент с активов. А заодно удерживал десять процентов с прибыли. Если валовый доход портфеля составлял десять миллионов долларов, его контора зарабатывала один миллион комиссии за участие. Нехилое жалованье.

Компания была успешнее некуда. Кранч однажды сказал Чарли: «Будь у меня твои деньги, я спалил бы свои».

Да это было и не нужно. Наличность в руках моего друга, толстяка с тощим детством, так и горела. Он тратил деньги почем зря, чуть ли не с упоением, с шиком и шоком, легкомысленно расточая свои средства, будто банки будут вечно работать на него. Во время умопомрачительных вечеров в Нью-Йорке Чарли оплачивал счета даже не поморщившись. Будь то обед на десятерых в «Лё Сирк» или билеты на популярнейшие бродвейские шоу – роли не играло. Он платил за всех и вся хрустящими 100-долларовыми купюрами. Я ни разу не видел, чтобы он воспользовался кредитной картой. Ни единого. Порой эта нарочитая показуха заставляла меня почувствовать себя неловко. Но Чарли говорил, что надо быть проще.

– Азы торговли, Гроув. Чтобы делать деньги, надо деньги тратить.