Хищники с Уолл-стрит

Три часа спустя мой будильник зазвонил: «Поднимай свою ленивую задницу из постели». Когда-нибудь я спущу эту чертову штуковину в унитаз.

В пятницу утром я выключил его и ворвался в ванную, где зеркало, вздрогнув, сообщило: «Выглядишь ты дерьмово».

Через восемьдесят минут я не обратил внимания на наш утренний аналитический сбор. Денежный лепет попросту не доходил до сознания. Я продолжал раздумывать об этом чертовом письме, мысленно полемизируя, не слишком ли рано звонить Лайле в 8.30 утра. Раздумья оказались ненужными. В 8.23 факс-аппарат заблеял, как застрявший в изгороди козел. Я подскочил.

Весточка оказалась от Лайлы. Поступило две странички. На титульном листе она нацарапала: «Гроув, позвони мне. Надо поговорить».

А с Кэшем она уже беседовала?

Письмо начиналось: «Дорогая Лайла, я знаю Чарли Келемена уже десять лет». Правда. «Он поддерживает восьмизначные отношения с “Сакс, Киддер и Карнеги”». Ложь. «Наша фирма ценит отношения с мистером Келеменом, который был замечательным клиентом четыре года и мы надеемся помочь ему всеми возможными способами». Чушь собачья. И подписано: «Искренне ваш, Гроув О’Рурк, принципал».

Что за срань, Чарли?

На протяжении всех восьми лет в СКК я ни разу никого не назвал «замечательным клиентом» ни письменно, ни как-либо иначе. Фраза совершенно пошлая и льстивая. Пунктуация в письме отстойная. В Йеле или Принстоне вшивая пунктуация могла проскочить, но только не в Гарварде. Мы сложносочиненные предложения разделяем запятыми.

Подпись была моя. Кто-то мог отсканировать «О’Рурк». Найти мое факсимиле было проще простого. Я всегда посылал Чарли и Сэм рукописные благодарственные письма. Электронные письма представляются мне вульгарным способом сказать «Спасибо». Они чересчур удобны, чтобы выразить искреннюю благодарность. Я всегда писал благодарственные письма на писчей бумаге «Крейн»{81} от руки.

Спасибо за обед, Чарли. Спасибо за билеты в театр, Чарли. Спасибо, что подделал мое имя, сука…

Оставалось только одно. Я набрал номер Халека, моей палочки-выручалочки. У него всегда есть свое мнение. Я чуть ли не выкрикнул его имя, прежде чем он успел ответить:

– Клифф!

– Ага? – спросил он, не догадываясь, что грядет.

Потребовалось 30 секунд, чтобы описать рекомендательное письмо, лежащее на моем столе. Когда вспыхивают финансовые разногласия, адвокаты неизменно вынюхивают для исков самую толстую мошну. Я буквально слышал, как какой-нибудь стряпчий провозглашает: «Если бы не уверенность в мистере Келемене, выраженная мистером О’Рурком, мой клиент ни за что не вложил бы средства в “Келемен Груп”». И эта толстая мошна принадлежит СКК.

– Ступай к Курцу, – распорядился Клифф.

– Я не писал этого письма.

– Не играет роли. Бардак остается после взрыва любой бомбы. Подумай о себе и опереди события.

Клифф был прав. Он прямо-таки выдернул страничку из католического кодекса. Ступай на исповедь. Вывернись наизнанку. Сознавайся во всем, в том числе в том, как вожделел сестру Мэри-Лоретту в девятом классе. Скажи, что раскаиваешься. Скажи это сто раз кряду, каждый раз более покаянно, чем в предыдущий. Моли о прощении. И чертовски уповай, что святой Петр припомнит тебя, когда ты однажды предстанешь пред жемчужными вратами.

– Клифф, – сказал я.

– Угу?

– Мы еще сделаем из тебя католика.

– Слушай, приятель, – упрекнул он, – не околачивай груши.

И гудки. От его упрека я похолодел и, честно говоря, усомнился в нашем содружестве.

Путаться в такое не захочет никто.

В 9.03 утра, подойдя к кабинету Фрэнка Курца, я поглядел сквозь стекло. Дверь его была закрыта. Всего за 27 минут до звонка к началу – явление необычное. Проблемы возникают то и дело. Как правило, Фрэнк оставляет дверь открытой – для решения вопросов или одобрения сложных сделок.

Но не сегодня. Он пристально изучал какой-то документ из числа бумаг, загромождавших его стол. Подняв глаза, он сделал знак, чтобы я зашел позже. Проваливай. Он занят. Фрэнку вечно не хватает силы духа.

Если только проблемы не кусают его за задницу.

Распахнув дверь, я ввалился в кабинет. Скверное решение. Фрэнк устремил на меня поверх черепаховой оправы своих очков для чтения убийственный взор зомби. Скривившееся лицо говорило: «Большая ошибка», но уста хранили молчание. В комнате было тише, чем в гробу.

Путь назад отрезан.

– Фрэнк, мне надо было тебя видеть.

– И прямо сейчас, когда я проявляю самообладание, как какая-нибудь мать Тереза. Проследи, чтобы не получить дверью по жопе, когда будешь выходить. – Встав, он простер правую руку к двери в вековечном жесте – мол, вали из кабинета на хер.

– Фрэнк, это важно, – не сдавался я.

Он понял, что стряслась беда.

– Садись.

Я протянул ему факс.

Поначалу он не обронил ни слова. А затем грянула детонация третьей степени.

– Я что, это санкционировал?! Ты сказал, Келемена в числе клиентов нет. В чем дело?

– Я не писал письма, Фрэнк.

Поглядев на мою подпись, он сказал:

– Лучше начни с самого начала.

Я описал «Келемен Груп», пут-опционы и вклад в 11,25 миллиона долларов.