Хищники с Уолл-стрит

– Это была идея Чарли, – пояснила Лайла. – Он сказал, что пут-опционами на Уолл-стрит пользуются все без исключения.

– Так и есть. Но за них надо платить.

– С папы один миллион, с меня 250 тысяч долларов.

– А при чем здесь я? В смысле «просто бизнеса»?

– Мы сомневались, что у Чарли хватит средств, чтобы гарантировать десять миллионов зеленых.

– И?

– И потому Чарли предложил получить от тебя это письмо.

– Какое еще письмо, Лайла?

– Ты начинаешь меня злить, Гроув. – Ее акцент уже не казался таким сладостным.

– Да какое письмо? – повторил я, и мой раздраженный выкрик заставил обернуться всех присутствующих, пытавшихся слушать морпеха.

– Письмо, в котором говорится: «Я знаю Чарли с незапамятных времен. У него в СКК восьмизначный счет. Мы ценим наши давнишние отношения с мистером Келеменом». Ну, и все такое.

– Я такого письма не писал.

– А подпись говорит, что писал.

– У тебя есть копия?

– Конечно. – Черты Лайлы застыли, обратившись в камень и утратив всякое выражение.

Мне стало дурно. Нагрузка была тут ни при чем. Это все из-за Чарли Келемена. Я никогда не посылал Лайле рекомендательных писем. Чарли нашим клиентом не был. Что же он наделал? Мне хотелось рвануть на «Вудлон», вырыть Чарли из его чертова ящика и напинать ему по жирной мертвой жопе. Однако вместо того, чтобы выступить в собственную защиту, я начал задавать вопросы. Допрос – безотказный механизм, к которому прибегают топ-продюсеры, столкнувшиеся с неопределенностью.

– А что бы ты сказала, если бы я сообщил, что Чарли никогда не размещал у нас средств?

– Я бы сказала, что СКК нажила большой геморрой. Что ты хочешь мне сказать, Гроув?

Уклонившись от ответа, я двинул навстречу свой вопрос.

– А почему это ты ни разу не упоминала мне о письме раньше?

– А какой смысл? Вы с Чарли были добрыми друзьями. А у нас есть письменное подтверждение на фирменном бланке СКК.

– Понятно. – Мой желудок рухнул куда-то в тонкий кишечник.

– Есть и еще кое-что.

– То есть?

– Чарли платил два процента посреднических комиссионных за новых инвесторов.

– Ты знакома с ним ровно столько же, сколько и я, Лайла. С какой стати ему платить мне хоть что-то?

– Ты же брокер, Гроув. Ваш брат работает за комиссионные, и я решила…

– Лайла, – оборвал я, – Чарли никогда не платил мне ни цента.

Ощутив мой гнев, она повторила:

– Это просто бизнес.

Фитнес-фанаты уже таращились на нас во все глаза. Бывший морпех рявкал:

Он спер виски.Я спер водку.Нам двойная отработка.

Глава 33

На моей кровати две подушки, пухлых и мягких, уютных и податливых. Они всепрощающие возлюбленные, щедрые и жизнерадостные, всегда желающие прильнуть поближе, каким бы скверным ни было мое вечернее настроение или омерзительным – утренний запах изо рта. Они нежны, являя собой идеальное сочетание хлопка с гусиным пухом. По ночам они утешают меня беззаботными сновидениями. По выходным они манят меня крепкой дремой ménage à trois[6]

. Подушки опровергают все мои возражения, и я уступаю, как благодарный гость обходительных хозяев.

Одна подушка баюкает мою голову. Вторая зияет, как объявление о поисках возлюбленной, вроде строчной рекламы, появляющейся в дебрях «Виллидж Войс».

Фондовый брокер-трудоголик отчаянно ищет одинокую женщину с вопиюще привлекательной внешностью и фиглярским интеллектом ей под стать. Ожидается готовность разгрести эмоциональный багаж и нянчиться с хрупкой мужской психикой вплоть до полного выздоровления.

Гостевого трафика в моей спальне не наблюдалось. Никакого «потока», как на Уолл-стрит называют торговую деятельность.

А порой вторая подушка просто подпирает мою голову чуточку выше, для удобства чтения. Порой она становится плюшевым мишкой для взрослого, охотно принимающего смертельную хватку позы эмбриона. Срабатывает это и с первой. Обе подушки – искушенные танцевальные партнерши. Они дополняют движения друг друга грациозно и плавно. Вместе они уносят меня в лучший мир.

* * *

После свидания с Лайлой сон у меня отшибло на фиг. На ту ночь подушки утратили свою магию. Они открыли мой фланг, оставив меня уязвимым для надвигающегося залпа тревог. В ту ночь моя постель была далека от пятизвездочного убежища.

Мучительные метания начались тотчас – я все вертелся с боку на бок, не находя покоя ни на минуту. Я видел только Чарли, Чарли, Чарли. Его жирную башку. Его придурковатую улыбку. Его подбородки, колышущиеся и хлопающие по складкам на шее. Его брюхо, свисающее на брючный ремень, как шелковый мешок, набитый тремя дюжинами пончиков. Его пухленькие мужские груди, натягивающие розовую оксфордскую рубашку – некогда хрустевшую от крахмала, но теперь обмякшую, с обширными, как у посыльного, пятнами пота под жирными мышками.

Какого хера ты натворил, Чарли?