Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 2)

- Не этого я опасаюсь, Эмеренсья, - отвечала Альтисидора, - я бы не хотела, чтобы пение выдало сердечную мою склонность и чтобы люди, не испытавшие на себе всемогущей силы любви, признали меня за девицу взбалмошную и распутную. Впрочем, будь что будет: лучше краска стыда на лице, чем заноза в сердце.

И тут послышались нежнейшие звуки арфы. При этих звуках Дон Кихот остолбенел, ибо в сей миг ему припомнились бесчисленные приключения в этом же роде: с окнами, решетками и садами, с музыкой, объяснениями в любви и обмороками, словом, со всем тем, о чем Дон Кихот читал в рыцарских романах, способных обморочить кого угодно. Он тотчас вообразил, что одна из горничных девушек герцогини в него влюбилась и что только девичий стыд не позволяет ей признаться в сердечном своем влечении, и, испугавшись, как бы она его не пленила, мысленно дал себе слово держаться твердо; всей душой и всем помышлением отдавшись под покровительство сеньоре Дульсинее Тобосской, он решился, однако ж, послушать пение и, дабы объявить о своем присутствии, притворно чихнул, что чрезвычайно обрадовало девиц: ведь им только того и нужно было, чтобы Дон Кихот их слышал. Итак, настроивши арфу и взявши несколько аккордов, Альтисидора запела вот этот романс:

Ты, что меж простынь голландских

Возлежишь на мягком ложе

Предаваясь дреме сладкой

От заката до восхода;

Ты, храбрейший сын Ламанчи,

Рыцарства краса и гордость,

Всех сокровищ аравийских

И прекрасней и дороже!

Внемли пеням девы ражей,

Но обиженной судьбою.

Ибо душу иссушили

Ей твои глаза - два солнца.

Опьяненный жаждой славы,

Ты лишь скорбь другим приносишь:

Ранишь их, а сам лекарство

Им от ран подать не хочешь.

Смелый юноша! Ответь,

Уж не в Ливии ли знойной

Или на бесплодной Хаке4

Ты родился, мне на горе?

Уж не змеями ли был ты

Вспоен сызмала и вскормлен,

Иль тебя взрастили дебри

И угрюмые утесы?

Да, по праву Дульсинея,

Дева, налитая соком,

Хвастается, что смирила

Тигра лютого такого.

Пусть Арланса, Писуэрга,

Мансанарес, Тахо вольный.

И Энарес, и Харама5

Вечно славят этот подвиг!

Чтоб уделом поменяться

Со счастливицей подобной,

Я б отдать не пожалела

Юбку с золотой каймою.

Ах, лежать в твоих объятьях

Иль хотя б с тобой бок о бок

И в твоих кудрях копаться,

Истребляя насекомых!

Но, не стоя этой чести,

Буду я вполне довольна,

Если ты себе хотя бы

Ноги растереть позволишь.

Сколько от меня в подарок

Получал бы ты сорочек,

Гребешков, штанов атласных

И чулок с ажурной строчкой!

Сколько редкостных жемчужин,

Драгоценных и отборных,

Коих за красу и крупность

Именуют "одиночки"!

Долго ли, Нерон Ламанчский,

На пожар, тобой зажженный,

Со своей Тарпейской кручи6

Будешь ты взирать спокойно?

Бог моим словам порукой:

Я еще дитя, подросток,

И пятнадцать лет мне минет

Больше чем через полгода.

Всем взяла, всем хороша я:

Не хрома, не кривонога;

Вслед за мной, пышнее лилий,

По земле влачатся косы.

Хоть широк мой рот не в меру,

Да и малость я курноса,

Два ряда зубов-топазов

Придают мне облик райский.

Голос у меня приятный,

Как и сам ты слышать можешь;

Росту ж я, чтоб не соврать,

Ниже среднего немного.

Я, чью красоту ты насмерть

Ранил взором, как стрелою,

Состою при этом замке

И зовусь Альтисидорой.

На этом пение раненной любовью Альтисидоры окончилось, а для предмета ее страсти, Дон Кихота, настали мгновенья ужасные; тяжело вздохнув, он сказал себе: "Неужели же я такой несчастный странствующий рыцарь, что ни одна девушка при виде меня не может не влюбиться?.. Неужели же так печальна судьба несравненной Дульсинеи Тобосской, что ей не удастся насладиться вполне моею бесподобною верностью?.. Чего вы хотите от нее, королевы? Зачем вы преследуете ее, императрицы? Зачем вы терзаете ее, девушки от четырнадцати до пятнадцати лет? Оставьте ее, бедную, пусть она ликует, пусть она наслаждается и гордится тем счастьем, которое даровал ей Амур, отдав ей во владение мое сердце и вручив ей мою душу. Послушайте, сонм влюбленных в меня: для одной лишь Дульсинеи я - мягкое тесто и миндальное пирожное, а для всех остальных я кремень; для нее я - мед, а для вас алоэ; для меня одна лишь Дульсинея прекрасна, разумна, целомудренна, изящна и благородна, все же остальные безобразны, глупы, развратны и худородны, и меня произвела на свет природа для того, чтобы я принадлежал ей, а не какой-либо другой женщине. Пусть Альтисидора плачет или поет, пусть горюет дама, из-за которой меня избили в замке очарованного мавра, - так или иначе я должен принадлежать Дульсинее, и я пребуду непорочным, добродетельным и целомудренным наперекор всем колдовским чарам на свете".

И тут он с силой захлопнул окно и, опечаленный и удрученный, как если бы на него свалилось большое несчастье, лег в постель, где мы его пока и оставим, ибо нас призывает к себе премудрый Санчо Панса, намеревающийся положить славное начало своему губернаторству.

1 Повести отъединенные и пристроенные - то есть повести, вкрапленные в роман, но не имеющие непосредственного отношения к его повествовательной ткани, как, например, "Повесть о безрассудно любопытном", и повести, связанные с нею, как, например, о Хризостомо и Марселе и т. п.