Читаем Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 2) полностью

Тот ответил, что противная сторона говорит правду и что он, точно, не хотел давать более четырех реалов, потому что это, мол, уже не в первый раз; далее он заметил, что людям, ожидающим магарыча, надлежит быть вежливыми и с веселым видом брать, что дают, торговаться же с теми, кто остался в выигрыше, им не подобает, если только они не вполне уверены, что это шулеры и что их выигрыш - выигрыш нечестный; а что он, игрок, не пожелал одарять вымогателя, это, мол, и есть лучшее доказательство, что он человек порядочный, а не жулик, как уверяет тот, ибо шулеры - вечные данники таких вот соглядатаев, которые знают, что они передергивают карту.

- То правда, - подтвердил домоправитель. - Сеньор губернатор! Мы ждем ваших указаний, что нам делать с этими людьми.

- С этими людьми надобно сделать вот что, - объявил Санчо. - Ты, который выиграл, - все равно, честно, нечестно или не так, не эдак, - ты сей же час выдашь этому драчуну сто реалов, а еще тридцать реалов пожертвуешь на заключенных. Ты же, что должности не занимаешь и доходов не получаешь, а только небо коптишь, бери скорей сто реалов и, самое позднее, завтра утром отправляйся с нашего острова в изгнание на десять лет, а нарушишь мою волю будешь отбывать свой срок на том свете, потому я собственноручно повешу тебя на столбе, в крайнем же случае это сделает палач по моему повелению. И ни тот, ни другой не смейте мне перечить, а то я вас!

Первый противник вынул деньги, второй их взял, один отправился в изгнание, другой пошел домой, а губернатор сказал:

- Во что бы то ни стало закрою все эти игорные дома: я так полагаю, что от них вред немалый.

- Вот этот дом, - возразил один из судейских, - вашей милости, во всяком случае, не удастся закрыть: его содержит одно значительное лицо, которое, кстати сказать, в течение года неизмеримо больше проигрывает в карты, нежели получает барыша со своего заведения. Зато на других, низкопробных, притонах ваша милость может показать свою власть: от них и вреда больше, и всякое жулье там так и кишит. Между тем в дома, которые содержат знатные кавальеро и сеньоры, заправские шулеры плутовать ни за что не пойдут, а коль скоро порочная наклонность к картежничеству за последнее время получила всеобщее распространение, то пусть уж лучше игра идет в домах у знати, а не у мастеровых, где обычай таков: заманят в полуночную пору какого-нибудь горемыку и оберут донитки.

- Вот что, стряпчий, - заметил Санчо, - предмет сей таков, что об нем можно говорить долго, это я и сам знаю.

В это время к ним приблизился полицейский, тащивший за руку какого-то парня, и сказал:

- Сеньор губернатор!! Этот молодчик шел нам навстречу, но, завидев полицию, круто повернулся и бросился наутек - так поступают одни преступники. Я побежал за ним, однако ж, если б он не споткнулся и не полетел, нипочем бы мне его не догнать.

- Ты чего, молодец, бежал? - спросил Санчо.

Парень же ему на это ответил так:

- Сеньор! Полиция имеет обыкновение долго расспрашивать, а мне не хотелось отвечать.

- Чем ты занимаешься?

- Я ткач.

- Что же ты ткешь?

- С дозволения вашей милости, наконечники для копий.

- Ба, да ты шутник! Зубоскальством, стало быть, промышляешь? Добро! А куда это ты направлялся?

- Проветриться, сеньор.

- А где же у вас тут, на острове, проветриваются?

- А где ветер дует.

- Хорошо! Ты за словом в карман не лезешь. Сейчас видно умного малого, но только представь себе, что ветер - это я, и дую я тебе прямо в спину и подгоняю прямо к самой тюрьме. А ну, возьмите его и отведите! Пусть-ка он эту ночку поспит в тюрьме и на сей раз обойдется без проветриванья.

- Ей-богу, ваша милость, вам легче сделать меня королем, нежели заставить спать в тюрьме! - возразил парень.

- Это почему же я не заставлю тебя спать в тюрьме? - спросил Санчо. - Не властен я, что ли, в любую минуту схватить тебя или же отпустить?

- Как ни велика власть вашей милости, - возразил парень, - а все-таки вы меня не заставите спать в тюрьме.

- Как так нет? - вскричал Санчо. - Отведите его в тюрьму - там он живо поймет, что заблуждался, буде же начальник тюрьмы в корыстных целях окажет ему снисхождение и дозволит хотя на шаг от тюрьмы отойти, я на того начальника наложу пеню в две тысячи дукатов.

- Шутить изволите, - заметил парень. - Не родился еще на свет такой человек, который заставил бы меня спать в тюрьме.

- Говори же, черт ты этакий! - вскричал Санчо. - Да кто тебя, ангел, что ли, выведет из тюрьмы и разобьет кандалы, которые я велю на тебя надеть?

- Вот что, сеньор губернатор, давайте вникнем в суть дела, - с очаровательною приятностью заговорил юноша. - Положим, ваша милость велит препроводить меня в тюрьму, там на меня наденут кандалы и цепи - и под замок, а начальник тюрьмы во избежание суровой кары исполнит ваш приказ и не выпустит меня, - все равно, если я не пожелаю спать и всю ночь не сомкну глаз, то можете ли вы, ваша милость, со всей своей властью принудить меня заснуть, коль скоро я не желаю?

- Разумеется, что нет, - вмешался секретарь, - малый ловко вывернулся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза