Хлеб на каждый день

И Семен Владимирович Доля тоже глядел на гостей, потрясенный открытием: вот так же и он полгода назад стоял на перроне в Софии. Алиса была с ним рядом и бесшабашная упаковщица Людмила, которая — молодец Волков! — стала недавно заместителем начальника кондитерского цеха. Но ни Людмила, ни тем более встречающие на софийском перроне не знали, что приехавшая Алиса не просто директор хлебокомбината, а его первая и последняя несчастливая любовь. Не знали того, что он случайно попал в делегацию, так как был в то время руководителем отстающего цеха. Зато он теперь знал: те, что приехали, привезли с собой не только интерес к хлебному делу, но и свои судьбы. И у каждого она не простая. Есть среди них и свой Полуянов, и Волков, и Алексеев, и Филимонов, и девчонка с разбитым сердцем, как Анечка Залесская. А там, откуда они приехали, тот же хлеб, те же дежи с опарой, те же печные кольца, те же радости, тревоги, сложности. Это только в праздники да в такие вот встречи все на одно счастливое лицо.

После Полуянова выступал глава делегации гостей.

— У вас есть пословица, — говорил он, — что надо съесть с человеком пуд соли, чтобы узнать его. Здесь не имеется в виду, что люди черпают ложкой соль и едят ее. Здесь имеется в виду, что не только хорошее, веселое пополам, но и трудное, горькое — тоже пополам…

Он словно подслушал, о чем думал Доля.

Дождь стих. Анна Антоновна платочком вытерла лицо. Никто не заметил ее слез, да она и не плакала. Просто сердце на секунду замерло: тот же перрон, похожий поезд.

— А что это вы такой тихий? — спросила она у Волкова.

— Гляжу и слушаю, — ответил Александр Иванович. — Это ведь счастье: глядеть на людей и слушать их…

Зонты закрыли лица, да еще любопытствующие окружили плотным кольцом этот маленький митинг. Зоя Николаевна в отчаянии крикнула оператору:

— Не трать пленку! Сними с верхней точки зонты и закругляйся.

Хорошо, что еще с вечера привезли аппаратуру в булочную. Съемочное время не пропадало. Автобусы подъедут к хлебокомбинату, гости перейдут улицу и лицом к лицу встретятся с утренним городским хлебом. В сценарии этот сюжет не был предусмотрен, но жизнь вносит свои поправки не только в сценарии. Могла ли знать Зоя Николаевна, что через двадцать лет жизнь поставит ее рядом с Толиком во дворе военкомата? И что с новой силой ударит, казалось, уже забывшаяся обида? Ничего не осталось от прежнего, ничего не осталось от любви, кроме их самих и сына.

«Я получил от Миши письмо», — позвонил ей через неделю после проводов Толик.

«Я тоже получила».

«Он приглашает на принятие присяги. Ты поедешь?»

«Не смогу. У меня съемка».

«Жаль. Он был бы рад увидеть нас обоих. Я поеду».

Сын воспринимает их сегодняшними и был бы рад увидеть отца и мать помирившимися. Впрочем, он их вполне мог видеть, когда они стояли рядом, провожая его. Он их видел, а Толик и Зойка глядели на сына и не видели друг друга. А когда увидели, то годы, разделившие их, крепко схватили каждого за плечи. «Прости меня», — говорил взгляд Толика. А она в нем читала: нет, никогда не любил и не любит…

— Федор Прокопьевич, — Зоя Николаевна, прежде чем покинуть перрон, подошла к директору хлебокомбината. — Не забудьте: как только приедете, сразу же в магазин.

Директор кивнул: не забуду.

— Федор Прокопьевич, уговор железный, в магазине уже все подготовлено, пожалуйста, не сорвите съемку.

— Об этом не беспокойтесь… — Полуянов взял ее под руку и отвел в сторону. — Зоя Николаевна, и у меня к вам просьба: сделайте так, чтобы я не попал в ваши кадры.

— Скромность одолела?

— С ней бы справился.

— Неужели покидаете комбинат?

— Возможно. В общем, мы договорились?

— Нет, не договорились, — вдруг твердо произнесла Зоя Николаевна. — Завтра будет то, что будет завтра, а сегодня вы — директор комбината. И за все, что происходит сегодня, отвечаете вы.