Джордж подвел Нелл к зеркалу. Она увидела в нем спокойную и элегантную красавицу с уложенными волнами золотистыми волосами и наманикюренными руками, в кружевном неглиже, тонких шелковых чулках и расшитых домашних туфельках.
А позади стоял Джордж – добрый, щедрый, надежный…
Она не может причинить ему боль…
Поцелуи… В конце концов, так ли уж много они значат? Лучше о них не думать. Не думать о Верноне и Джейн…
Плохо или хорошо, но она сделала свой выбор. Конечно, иногда ей будет нелегко, но в целом все к лучшему – в том числе и для Вернона. Если она не будет счастлива, то не сможет сделать счастливым и его…
– Спасибо за чудесный подарок, – поблагодарила Нелл. – Позвони, чтобы принесли чай. Мы выпьем его здесь.
– Превосходно. Кажется, я тебе помешал – ты собиралась куда-то звонить.
Она покачала головой:
– Я передумала.
Письма Вернона Дейра Себастьяну Левину
Дорогой Себастьян!
Ты знаешь, что в России существует легенда о грядущем «безымянном чудовище»? Я упоминаю о ней не из-за скрытого политического смысла (кстати, истерия по поводу антихриста весьма любопытна, не так ли?), а потому, что это напомнило мне мой детский ужас перед Чудовищем. После прибытия в Россию я много думал о Чудовище, пытаясь понять его истинный смысл.
Здесь кроется нечто большее, чем простой страх перед роялем. Доктор в Лондоне на многое открыл мне глаза. Я начал подозревать, что всю жизнь был трусом. Думаю, ты знал это, Себастьян. Разумеется, ты не говорил мне об этом прямо, опасаясь меня оскорбить, но как-то прозрачно на это намекнул. Я всегда бежал от всего…
Надеюсь, теперь с этим покончено. Я думаю о Чудовище как о некоем символе, а не обычном предмете мебели из дерева и проволоки. Разве не утверждают математики, что будущее существует одновременно с прошлым – что мы путешествуем во времени так же, как в пространстве? Разве не говорят, что воспоминания всего лишь привычка ума – что мы можем вспоминать о будущем так же, как о прошлом, если только научимся это делать? Звучит нелепо, но я уверен, что некий рациональный смысл в такой теории имеется.
И я верю, что какая-то часть каждого из нас отлично осведомлена о будущем.
Это объясняет, почему мы от многого отшатываемся. Бремя нашей судьбы слишком тяжело, и мы спасаемся от его тени… Я старался убежать от музыки, а она настигла меня на том концерте – так же, как религия настигает людей на собрании Армии спасения.
Является это делом рук дьявола или Бога? Если Бога, то речь идет о ревнивом Боге Ветхого Завета. Все, за что я пытался уцепиться, у меня отняли. Эбботс-Пуиссантс, Нелл…
А что, черт возьми, осталось? Ничего! Даже этой проклятой музыки. У меня больше нет желания ее сочинять. Я ничего не слышу, ничего не чувствую… Вернется ли это когда-нибудь? Джейн уверена, что да. Кстати, она передает тебе привет.
Твой
Ты, как всегда, все понимаешь, Себастьян. Не жалуешься, что я не пишу тебе про самовары, здешнюю политическую ситуацию и вообще жизнь в России. В стране, естественно, сплошная неразбериха. А чего еще можно было ожидать? Но это чертовски интересно…
Привет от Джейн.
Дорогой Себастьян!
Джейн была права, что привезла меня сюда. Во-первых, я не рискую здесь столкнуться с кем-нибудь из знакомых, который станет радостно возвещать о моем воскрешении из мертвых. Во-вторых, по-моему, это самое интересное место в мире. – Своего рода лаборатория, где каждый производит самые рискованные эксперименты. Весь мир интересуется Россией исключительно с политической точки зрения. Экономика, голод, мораль, отсутствие свободы, больные и беспризорные дети и т. д.
И представь себе, из этого скопища пороков, грязи и анархии иногда рождаются чудесные вещи. В современном российском искусстве немало детского лепета, однако сквозь него пробиваются удивительные ростки – словно сверкающая плоть под нищенскими лохмотьями…
«Безымянное чудовище»… Коллективный человек… Ты когда-нибудь видел проект монумента коммунистической революции? Этот железный колосс будоражит воображение.
Машины – век машин… Как же большевики обожают возиться с машинами и как мало они о них знают! Полагаю, именно потому машины кажутся им подлинным чудом. Вообрази чикагского механика, сочиняющего вдохновенную поэму, где его город описывается как «построенный на винте электродинамомеханический город в форме спирали на стальном диске, который с каждым ударом часов поворачивается вокруг своей оси… Пять тысяч небоскребов…». Что может быть более чуждо американскому духу?
Но ведь нельзя как следует разглядеть предмет, стоя к нему слишком близко. Люди, которые не знают машин, видят их душу и смысл… «Безымянное чудовище»… Мое Чудовище?.. Кто знает…
Коллективный человек, в свою очередь, превращается в огромную машину… Тот самый стадный инстинкт, который спас древнюю расу, возрождается в иной форме…
Жизнь становится слишком трудной и опасной для отдельной личности. Помнишь, что писал Достоевский в одной из своих книг?