Хлебопашец

Должно быть, он воспринимал окружающий мир совсем не так, как здоровые дети. Он был внимательнее к нему, мир этот рождал в нем не только удивление, но и то сильное чувство, которое взрослый назвал бы жаждой жизни.

Терентий уже знал — отец рассказывал,— что деревню когда-то давным-давно, лет двести назад, а то и того больше, основали беглые крестьяне. Сказывали деды, до тех пор края эти были безлюдными и глухими. Кругом лес шумел, а за лесами начиналось неспокойное «дикое поле», которое татары конями топтали, добычу искали. Ни деревень, ни городов на этой земле не стояло. И Шадринска не было. Как и деревня Мальцево, он с заимки заселяться начал, которую в то же самое время основал крестьянин Шадрин. Не было и города Кургана — крестьянин Тимофей Невежин с сыном заложили его.

Слушал эти рассказы Терентий и гордился тем, что это его предок по фамилии Мальцев перешел Урал-батюшку, пробрался вот сюда, в пустынь, за леса уральские, и здесь основал заимку: срубил избу, расчистил от леса клочок земли да и стал жить. Следом за ним пришли на Мальцево поселение и другие. Стала заимка деревней. И зажили здесь крестьянской общиной.

2

В доме Семена Мальцева не только книг не водилось, но никогда не было ни газеты, ни клочка бумаги — он не курил, на закрутку не надо, а раз на закрутку не надо, то и нужды в ней нет, на кой она, бумага. Не было никогда и карандаша: ни к чему он крестьянину. И без того несладко живется, и без того хлопот хоть отбавляй, чтобы еще утруждать себя чтением или письмом. Да и куда, кому писать — вся родня рядом, если не пешком, то конем можно доехать.

Не хотел крестьянин и детям голову морочить. Это нежелание его вполне согласовывалось с обиходом и крестьянской общины, да и всей России, которая в начале XX века расходовала на образование всего по 44 копейки на одного своего верноподданного. Тогда как Германия уже тратила по 3 рубля 50 копеек, а Америка больше семи рублен на каждого жителя. Из каждых четырех российских ребят в возрасте 8—14 лет учился один, а в Сибири — один из шести.

Не была исключением и деревня Мальцево. Церковноприходская трехлетняя школа, обыкновенная изба в четыре окна, появилась в деревне недавно, да и то против воли общины. И потому поставили ее не в центре, а на отшибе. Что ж, решили, пусть стоит, а детей своих никто туда не пустит.

Деревня жила прежней жизнью. В школу бегали только дети богатеев, которых в деревне было немного. Да и из этих дворов если и ходил кто в школу, то зиму одну, а уж на две-три пустить — так это вовсе баловство. Да и куда такая пропасть грамоты?

Но однажды Тереха тоже запросился в школу. Отец, осерчав не на шутку, хотел тут же и выпороть его, чтобы дурь эту из башки выбросил. Однако одумался: что без дела пороть, и без того забудет, мало ли что еще взбредет ему.

Спросил строго:

— Кто тебя на грех такой надоумил?..

Убедившись, что никто сына на эти мысли не подбивал, он решил, что всполошился, пожалуй, зря, что мимолетное хотение скоро забудется — надо к делу Терешу приноравливать. Но все же на всякий случай предостерег:

— Познаешь грамоту — грех на себя примешь, на дом, на двор наш беду накличешь.

Терентий боялся отцовского гнева, а пуще того — божьего. Он уверовал, что все, происходящее на небе и на земле, делается по чьей-то воле: и солнце поднимается и уходит, и тучи собираются, и дождик из туч тех проливается, а после дождика радуга через все небо, над всей землей загорается.

Однако чудо сложения слов до того будоражило Тереху, до того увлекало, что даже в забавных играх не забывалось. И льнул к другу Петьке, в школу бегавшему. Петька хоть и не силен был в сложении слов, однако буквы все же знал и, когда не было другого занятия, чертил их палочкой на песке. Потом, выхваляясь перед другом, брался за озорство: с оглядкой малевал углем на заборах, на березовых поленницах, сложенных у дворов. За озорство это его и за уши драли иногда и крапивой перепадало пониже спины. Так что вскоре ни ударился в другие шалости, убегал с ребятами на речку. И Терентий все чаще оставался в одиночестве: уходил за сарайчик или в огород, куда отец редко захаживал, и складывал на мокрой земле все новые и новые слова. Складывал из тех букв, которые узнавал в игре с мальчишками. Запоминал ни их без видимого труда, как говорить человек учится. Поэтому ему будет всю жизнь казаться, что читать и писать он умел чуть не отроду.

Узнай отец про это пристрастие в другое какое время, несдобровать бы Терентию — отходил бы хворостиной крепко: не стремись к чему не надо. Однако именно в то время в далекой Маньчжурии, незнамо где она и есть, разгорелась война — Россия столкнулась с Японией. Всполошились солдатки, чьи мужья на действительной служили. Враз всем понадобился грамотей, который читать, писать умеет: надо же узнать, не угодил ли кормилец на ту войну окаянную. Кинулись бабы к одному шалуну, что по заборам малевал, к другому — нет, ни одного слова осилить не могут. Тогда на Тереху Мальцева указали. Вот и прибежали солдатки к Мальцевым — кто бумагу прочитать, кто ответ отписать.