Хлыст

В отличие от многих от Пушкина до Горького, Бальмонт совсем не чувствует ужаса, который исходит из скопческого и хлыстовского быта. Наоборот, мир русских сект для него успокоен и замирен. Тему страшной пушкинской Сказки о золотом петушке Бальмонт трактует прямо противоположным способом.

Птица райская поет, и трубит огонь-труба,Говорит, что мир широк и окончена борьба,Что любиться и любить — то вершинная судьба. (304)

Тем же спокойным тоном литературной стилизации автор пытается воспроизвести речь пророка, в которого вселился Христос:

Аз есмь Бог, в веках предсказанный, […]Аз есмь Бог и откровение […]Аз есмь Бог вочеловеченный. (358)

Несколько раз автор пытается, сохраняя общее благостное настроение, пересказать любимую скопцами историю падения Адама и Евы. В стихотворении Брат и сестра герои ведут мирный разговор:

— Я твой брат, твой белый брат,

Ангел, что ли, говорят,Все хочу я поборотьНа Земле земную плоть. (310)

Герою вряд ли это удается; во всяком случае, другие стихи на тему райской птицы дышат эротическим напряжением.

Мы ходили, мы гуляли в изумрудном во саду,Во саду твоем зеленом мы томилися в бреду.[…]И потом мы пожелали, чтобы ум совсем исчез,Мы манили и сманили птицу райскую с небес.И потом мы перестали говорить: «А что потом?»Гусли звонко в нас рыдали, поцелуйный был наш дом. (315)

Так читатель входит в атмосферу радения. ‘Вертоград’ из названия этой книги означает, по-видимому, ‘город кружений’. «И будет дух — в кружении, как голубь круговой» (357). «И на Божьем кругу Все могу, все могу» (367). Бальмонт всячески пытается изобразить загадочное действие.

Ты оставь чужих людей,ты меж братьев порадей,Богом-духом завладей. (357)Чтоб в круженьи белом, белом,Чтоб в хотеньи смелом, смелом,Ты сошел к нам Саваоф,Саваоф, Саваоф! (372)Мы как птицы носимся,Друг ко другу просимся,

Друг ко другу льнем […]В вихре все ломается,Вьется, обнимается,Буйность без конца.Посолонь кружение […] (374)

Доверяя относительно редким историческим сведениям, Бальмонт считает, что хлысты кружились вокруг чана с водой. Впоследствии эту красивую версию будут воспроизводить в своих литературных ‘радениях’ Пришвин и Горький.

Слитно-дружное вращенье […]Жернов крутится упорный, […]Ног босых все глуше топот, […]Близ рубахи — сарафан,И напевной тишиною

Зачарован водный чан. (377)

СЛОВА ПОЦЕЛУЙНЫЕ

Бальмонт совершает интересную подстановку: упоминая именно белых голубей, то есть скопцов (в варианте Весов это сделано даже в названии всего цикла), Бальмонт игнорирует их крайний аскетизм и смешивает их с хлыстами. Фактически он распространяет на обе секты те миссионерские обвинения в свальном грехе, которые адресовались хлыстам, но никак не относились к скопцам. Ключ к разгадке бытия — осуществленное желание, и содержание радения Бальмонт видит в магическом преодолении препятствий на пути удовлетворения.

Мы в двух горницах раздельных, мы за тонкою стеной,В час радений корабельных будем в горнице одной. […]И теперь в великом чуде мы в раденьи корабля,Светят очи, дышат груди, в Небе царствует Земля. (329–330)

По Бальмонту, хлысты и скопцы более всего озабочены любовью, которая звучит то в самом возвышенном из смыслов, то, напротив, приобретает вполне земной характер. Любовь происходит просто и конкретно, но наделяется мистическим значением. Бальмонт включает в эротическую игру даже древнюю православную оппозицию закона и благодати:

Мы не по закону,Мы по благодати,Озарив икону,Ляжем на кровати. (321)