29 ноября 1908 года Блок ездил на «заседание» хлыстов. Об этом Любовь Блок писала свекрови: «Саша и Ал[ексей] Мих[айлович Ремизов] пошли вместе на заседание хлыстов, Саша верно напишет Вам, ему очень понравилось»[1281]
. И действительно, в тот же день Александр Блок не без смущения сообщал матери: «пошли к сектантам, где провели несколько хороших часов. Это — не в последний раз. Писать об этом — как-то не напишешь»[1282].После полученных впечатлений следующий доклад Блока в Религиозно-философском Обществе,
В характеристике русского сектантства Блок почти дословно следовал за толстовцем Иваном Наживиным (которого, впрочем, сам называл «бездарным автором» (5/228). Наживин писал: «огромное, все растущее и в глубь, и в ширь явление „сектантства“, явление, имеющее не только важное, но самое важное значение в жизни русского народа»[1286]
. Блок повторял: «в России растет одно грозное и огромное явление […] Явление это сектантство» (5/215). Цитировал Блок (5/215) и приведенные Наживиным выразительные слова Льва Толстого, сравнившего «народ» с математиком, а «образованных людей» с лакеем, подсмотревшим его формулы: хозяин, решив задачу, уходит, а лакей красиво выводит на доске те же формулы, ничуть не понимая их значения[1287]. Следуя за поздним Толстым, Наживин и Блок согласны друг с другом в том, что народ живет богатой духовной жизнью, а интеллигенция должна признать свою полную зависимость от народной культуры и, таким образом, «радостно слиться» с народом[1288].На время мечты воплотились в Клюеве, которого Блок называл «Христос среди нас»[1289]
. И встречи с ним, и его письма производили на Блока впечатление необыкновенное. Клюев призывал Блока уйти из городской культуры — в «родимый хаос», в хлыстовскую стихию. «Я над Клюевским письмом.Трезвый Эмилий Метнер — бывший цензор, будущий психоаналитик — тоже был настроен мистически и не меньше Блока верил в могущество тайных сил. Разница была в том, где — на Западе или в России — видели они источник своих мистических надежд и страхов. В разговоре с Блоком в начале 1913 года Метнер рассказывал о розенкрейцерстве как о «секте, искони (с перерывами) хранящей тайную подоснову культуры» (7/210). Это тайное и всемогущее сообщество управляло развитием человечества, начиная с элевсинских мистерий или даже с индийских Упанишад. «Клише силы», — точно формулировал Блок способ такого понимания истории. Что касается входившего в моду Рудольфа Штейнера, последнего увлечения Андрея Белого и многих русских мистиков, то Метнер подозревал, что Штейнер был членом Ордена и затем воспользовался его могущественными секретами. О том же спорили Вячеслав Иванов и Алексей Скалдин, который считал Штейнера ренегатом[1290]
. Не веря в фундаментальное значение тайного ордена, Блок выдвигал психологический аргумент, связанный с его интуицией бессознательной ‘стихии’. «Я возражаю, что этой подосновой люди не владеют и никогда не владели, не управляли» (7/210). Глубинная природа человека недоступна контролю со стороны культуры; потому Блоку, в отличие от многих его друзей и врагов, не были близки мотивы новой западной мистики, как они воплотились в антропософии. Когда он интересовался ими, то для того, чтобы подметить их сходство с русскими сектами. Так, конспектируя еще в 1904 году книгу о литературе екатерининской эпохи, Блок выделил мысль о сходстве хлыстовского ритуала с розенкрейцерским[1291].