– У нас Артемом ничего нет. И никогда не было, – бормочет Варя. И внутри меня все взрывается от бешеной радости, которую я никак не могу ни удержать, ни тормознуть. Пока я не слышу следующее: – Это мы из-за Кирилла придумали, что встречаемся. Чтобы тот от меня отстал. Угу. Как видишь, работает…
Все, что внутри меня секунду назад ликовало и тянуло тело к небу, резко обваливается вниз. Грудой горячих камней оседает где-то в районе желудка.
Волна гнева, которая поднимается у меня в груди и толкает всю кровь вверх, едва не сносит мне этим маневром голову. Не могу понять, на кого больше злюсь – на Любомирову или на Чару? Чувствую себя последним ослом. И вместе с тем подыхающим, ненавидящим весь мир ослом.
Добравшись до своей спальни, лихорадочно соображаю, что сделать, чтобы притупить всю эту хрень. Сваливаю настольную лампу. Разрываю листки с
Порываюсь набрать Чарушину. Нахожу номер. Жму на вызов. Сбрасываю.
В воспаленном мозгу зреет другой, дурной и отчаянный план. Быстро иду в ванную. Открываю кран. Хлещя ледяной водой в рожу, сбиваю ярость. Вся футболка от этих хаотичных движений промокает. Но обороты скинуть помогает.
Выдыхаю уже свободнее.
Пару минут спустя и вовсе какая-то ублюдочная отрешенность накатывает. Переодеваюсь и совершенно спокойно иду к Любомировой. Мать ее, даже вежливо стучу в дверь и дожидаюсь, пока позволит войти.
Спальня Вари, словно долбаная оранжерея. Заходишь и теряешься, пока ее среди этой зелени обнаружишь.
– Мне нужно к Франкенштейну смотаться, – сообщаю, глядя в обманчиво наивные глаза чертовой сводной сестры. – Хочешь со мной?
– Да, конечно! Хочу!
То ли радуется, то ли делает вид. Сглатывая, пытаюсь понять, что в ней может быть настоящим. Сейчас все кажется фальшивым. И так хреново от этого – все нутро горит.
– Тогда поехали, – мрачно добавляю, окидывая Любомирову еще одним долгим и наглым взглядом с головы до ног и обратно. Снова в ее лживые глаза смотрю. – Покатаемся.
Глава 31
У Виктора Степановича мы не задерживаемся. Он немного удивляется, увидев нас с Кириллом вместе, но быстро справляется с эмоциями и даже приглашает на чаепитие. Бойко, конечно же, отказывается. Он даже проходить дальше порога не желает. Тогда Виктор Степанович выносит Киру какую-то папку, напоминает про сроки сдачи курсовой и отпускает нас восвояси.
Я немного расстраиваюсь из-за того, что вопрос так быстро решился. Домой ехать неохота. Я ведь так рада, что Бойко снова оттаял и позвал меня с собой! Но напрашиваться на какое-то продолжение вечера смелости не хватает. Наверное, мне просто хочется, чтобы он сам позвал. Это, оказывается, вызывает очень приятные чувства. И раньше это ощущала, но признать не всегда получается.
К моему удивлению, Кир не спешит заводить двигатель. Поворачивается ко мне и смотрит выжидающе, слегка прищурив глаза.
– Четвертый день?
Если бы я успевала думать, волна щенячьего восторга, которая стремительно взмывает в моей груди из-за этого предложения, обязательно бы меня испугала. Но я не успеваю.
– Давай, – шепчу и улыбаюсь во все лицо, не в силах скрыть радость.
– Вау, – выдыхает Бойко с какими-то хрипловатыми нотками, задерживая взгляд на моих губах.
И внутри меня вдруг такой ураган эмоций поднимается! Эмоций, которые я еще не понимаю, но которые так сильно захватывают, что хочется поежиться, шумно выдохнуть и зажмуриться. Пока Кир так смотрит, голова кружится, а тело окатывает жаром. Мгновение спустя оно уже выходит из-под контроля законов физики. Становится воздушным и парящим.
К счастью, или к сожалению, Бойко, будто опомнившись, отворачивается. Прикрыв глаза, резко мотает головой. Я же замираю, не зная, как реагировать. Меня даже то, как он пытается прийти в себя, почему-то будоражит.
Грудь резко стискивает. Запрещаю себе так думать. Мы ведь брат и сестра. Сводные. Запрещаю. Но работу подсознания невозможно контролировать. Оно воскрешает все те мгновения, которыми я, несмотря ни на что, очень сильно дорожу.
– Можно спросить? – нарушаю тишину.
Смотреть на Кира не решаюсь. Играя замком своей куртки, слежу за этими действиями глазами.
– Спроси, – его голос звучит глухо.
За позволением улавливаю характерное движение кадыка и слышу шумный выдох. Он тоже волнуется? Если так… Мне еще страшнее. Выше его губ взгляд так и не могу поднять.
– Ты тогда поцеловал меня… Ты это планировал?
Только бы не стал снова делать вид, что не он целовал…
– Нет.
Теперь шумный отрывистый выдох покидает мои губы.
– А зачем тогда?
На этот вопрос Кирилл не отвечает. Затяжную тишину разбивает лишь наше обоюдно тяжелое дыхание. Я даже решаюсь поднять взгляд, но он тут же уводит свой.
Вздрагиваю, когда заводит мотор. Однако больше ничего не говорю.