Был молодой кандидат наук, почти доцент Малахов. Ко времени нашего знакомства он еще работал в институте, учил молодежь химии, но быстро скатывался к увольнению. На работе стало известно, что Малахов крестился, а что значил такой факт в тогдашней педагогике, еще памятно. Прежде чем уйти в религиозные искания, Малахов проверял себя, как водолаз уже в скафандре проверяет амуницию и шланги перед погружением. Отторжение от мира еще только готовилось, а пока Малахов обменивался с Городинским окраинными журналами Литературной Арменией, Литературной Грузией
, в которых либеральные редакторы печатали переписку и стихи опальных поэтов: Цветаевой, Пастернака. Каждый такой журнал становился событием. Малахов и внешне походил на православного: розовый, с крепенькими татарскими скулами, острыми глазками-буравчиками за толстыми стеклами очков, с аккуратно подстриженной бородкой, опоясывающей благообразное личико, как растительная изгородь поместье английского аристократа. Видно, раньше, до обращения Малахов был большой любитель поговорить и теперь перекраивал себя. Еще только входя в дом, Малахов был готов, что кто-нибудь из гостей затеет с ним разговор о духовном. Такого возможного собеседника он встречал кроткой улыбкой и обязательно предупреждал: – Если о серьезном, давайте сейчас, потом я обязательно напьюсь.Пьяным Малахова никто не видел, глаза его и к концу вечера поблескивали трезво. По утверждению Городинского, весь фокус придумала жена, чтобы уберечь мужа от излишнего внимания дам, жаждущих откровений. Потом Малахов уволился. Сам, без скандала. Вера его была не шумной, с крестом и пулеметом
, а спокойной, благостной, не порожистой шумной рекой, а тихой заводью с незамутненным отражением склоненных деревьев и лиц. И делом он занялся под стать: плетением макраме и изготовлением бижутерии, которую ездил продавать в Прибалтику. У него развился талант к керамике. Бывший химик, он удачно экспериментировал с рецептурами глин и красителями, добиваясь особого качества изделий. Слава Малахова росла, он стал признанным умельцем. Вышедшему из лагеря Городинскому он рассказывал о московских друзьях, просвещавших его на пути из Вильнюса и Риги. Те, как и Малахов, были одержимы исканием пути. Среди прочих, обсуждали интересную идею: евреи под видом метро прорыли под матушкой Москвой шестиконечную звезду. Сейчас она обнаружилась из космоса по сильному излучению. Глядя оттуда, можно легко догадаться, кому на самом деле принадлежит доверчивый православный мир. И не только из космоса. Достаточно вглядеться в план метрополитена. – знак! – висящий в каждом вагоне, чтобы убедиться, уже и не скрывают. Гипотеза поражала воображение. Замысел был понятен, но конечная цель оставалась неясной. Дьявольское владение миром? Так, что ли? По-видимому, так.– Ну, а ты как думаешь? – Надрывно спрашивал Городинский. В лоб приятелю. Из лагеря он вернулся желчным, оттаивал понемногу, но так до конца и не отошел.
– Чепуха, конечно. – Успокаивал Городинского Малахов. – Зачем им это
нужно? Хотя, заметь, строил метро Каганович.Говорил Малахов ясно, дополняя слова кроткой улыбкой. Он не искал выгоды, врагов, агрессия была ему чужда. С его аргументами было трудно спорить. В семье Малаховых всем заправляла жена. Она нашла печь для обжига, раскрашивала керамические медальоны и бусы, тащила их на прибалтийские базары. И, в конце концов, будто сбившись с дороги, утащила самого Малахова в Южно-Африканскую республику. Это случилось давно, без огласки, сама эта республика казалась тогда местом совершенно потусторонним, так что и Каганович вряд ли бы смог туда докопать, разве что Сталин бы приказал…