Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3

Жесика восхищёнными глазами следила за его богатой мимикой и великолепными жестами, а когда он закончил своё длинное высказывание на полуслове, она с превосходством во взгляде посмотрела на Шилему, призывая её подчиниться тому, что сказал Хиркус.

Шилема приняла боевую стойку. Дон Севильяк собирался засмеяться, а Иван предупредить Шилему, чтобы она успокоилась и умерила свою прыть…

Но тут неожиданно солнце, уже склоняемое к западу, заметно ускорило свой бег. Разговоры и выяснения прекратились. Все подняли головы. Раскалённый шар светила приближался к линии горизонта.

– Они начали переход, – сказал Иван, переведя короткое сообщение мивакука.

Ночь наступила внезапно. Небо покрылось скользящими по нему с востока на запад созвездиями. Минута-другая, и наступил рассвет, быстро переходящий в день и – сразу в вечер. Кружение небосвода убыстрялось. Дни и ночи будто моргали, сменяя друг друга. Иногда проскальзывала луна. Высветясь на мгновение полнолунием, она тут же исчезала. Наконец вокруг разлился полусумрак обычного и привычного для ходоков поля ходьбы.

Люди вначале встречали новый восход солнца и провожали его до заката, словно розетки подсолнухов, поворачивали вслед лица. Однако когда смена дня и ночи слились, они застыли, переживая очаровательное и одновременно пугающее явление. В нём удивительным, невероятным образом отразилась вечная тяга человека к чему-то необычному, сказочному и страшному от нарушения извечных законов и представлений.

Остров мивакуков – накруз – словно висел в окружающем его поле ходьбы. Иван, так же как и все поражённый способностью мивакуков, видел не только то, что окружало сейчас их в этом призрачном мире – пустынное, полутёмное пространство; лишь в некоторых его местах возникали тенистые сгущения или светлые блики. Накруз проносился мимо, иногда пронизывая их, и оставлял позади.

Всё это видел Иван.

Но каким-то иным зрением он видел и нечто другое. Он как будто птицей парил над необъятным пространством времени. Оно постоянно менялось. То морщилось мятой постелью, то выправлялось тщательно выглаженным бельём. Проступали и обрывались струи не одинакового течения времени вплоть до попятного движения.

Прошлое меркло. Как будто всегда падающий сверху свет, освещавший настоящее и будущее, находящимся в подвыси, оставлял прошлое, которое находилось в крутом падении водного потока, и не могло достичь места падения.

Пробиваемый сквозь время волей мивакуков остров выделялся светлой крапинкой, ползущей к будущему. Его траектория сбивалась с прямого пути и направлялась к широкой и высокой гряде, на много миллионов лет разделившая миры на параллельные. В них скорость потока времени отличалась принципиально. Там, за грядой, возможно, в мире тарсенов или иных каких-то обитателей Земли, время было словно покрыто тенью, что означало его спрессованность и, как следствие, меньшую текучесть, чем в соседнем мире. В нём возникали круговороты, и можно было только догадываться о происходящей упорядоченности протекающих там событий. Повторялись ли они по однажды заведённой схеме или имели какую-то последовательность и разнообразие в развитии?

Через тёмную часть сопредельного мира протянулась ядовитая нить хырхоро. Оно скапливалось в предгорье фиалковой лужицей и уже нашло проходы через границу, разделявшую миры, и также тонким извилистым волоском внедрялось в родной мир Ивана.

К нему-то, прорезавшему уже четверть потока времени, плыл остров мивакуков. И до него оставалось всего ничего расстояния во времени…

Вдруг зарябило, заморгало, замедлилась смена дня и ночи, появились свет и темнота. Солнце словно упиралось в мягкую податливую массу и, наконец, завязнув в ней окончательно, остановилось и замерло на небе, не дойдя до зенита двух своих диаметров.

Накруз вновь уткнулся в стену, созданную хырхоро. Она перегородила ему путь, и он вышел в реальный мир.

Вокруг простиралась увалистая степь, лишь в некоторых местах просматривались жидкие комочки кустарника. Остров оказался на высоком холме, представляя из себя шляпку ненужного здесь громадного гвоздя, прочно вбитого в землю. В чистом воздухе, пронизанного солнечными лучами, витал аромат трав, сразу же затопивший инородное тело до самой его вершины.

Степь кипела жизнью. Невдалеке паслось стадо каких-то животных. Вдали можно было различить ещё несколько подобных скоплений других видов. К накрузу подлетели большущие бабочки и стрекозы, вспорхнули и оседлали каменные скамьи, поражая богатым разноцветьем тел и крыльев. Высоко в небе парили птице подобные существа, а может быть, и настоящие птицы. В ложбинах проглядывали зеркальца небольших водоёмов, поросших по берегам камышом; у них мелькали бегающие и прыгающие создания.

Люди в безмолвии осматривали панораму нового для них местоположения.

– Если бы я мог так, как мивакуки! – воскликнул Хиркус. – Мне в прошлом… там, в нашем, во! Как надоели бытовые неурядицы. Не помыться нормально, не постирать носимое, не приготовить еду… А будь я мивакуком, то пробил бы себе нормальное жильё… С ванной…