Холод пепла

У меня остались смутные воспоминания о судебном процессе по делу Анны. Порой ко мне невольно приходят мысли об этом периоде. Но каждый раз, когда я пытаюсь сосредоточиться на месяцах, последовавших за попыткой самоубийства моей сестры, мой рассудок словно включает защитный механизм.

Я не буду рассказывать о внезапных пробуждениях, о бессонных ночах, когда мои нервы напрягались до предела, о бесконечных часах, проведенных у нашего адвоката и в суде, когда я, душевно измотанный, потерявший всякие ориентиры, спрашивал себя, что я здесь делаю. Впрочем, очень быстро я осознавал, что моя сестра преступница, что для нее хорошо — да, хорошо, — что столько людей собралось в зале заседаний.

Анна избавила меня от необходимости делать выбор. В тот момент, когда я читал ее письмо, она в больничной палате давала показания полицейским, признавшись в убийстве Николь Браше.

До суда мою сестру осматривали два известных психиатра. Они констатировали наличие глубокой депрессии и склонность к паранойе и пришли к выводу, что в момент совершения преступления на ее рассудок оказывало сильное влияние психическое расстройство. Хотя они признали ее вменяемой, если говорить терминами уголовного права, ее психологическое состояние послужило смягчающим обстоятельством, что было учтено при вынесении приговора. К счастью — и это стало для меня небольшим утешением, — средства массовой информации почти не освещали процесса по делу Анны. Газеты писали, что взбалмошная девица перешла от слов к делу, и упоминали вскользь о «семейных тайнах», уходящих корнями в военный период. Глубоко спрятанное прошлое семьи Коше не было выставлено напоказ, а убийство бывшей медсестры лишь на мгновение появилось в рубрике «Разное».

В суде перед началом заседания я имел возможность побеседовать с двумя жандармами, которые расследовали смерть Николь Браше и арестовали Алису. Мужчина и молодая женщина были весьма любезны со мной и сочувствовали моей сестре. Они признались, что это дело было самым трудным за всю их карьеру. «Мы надеемся, что она не схлопочет слишком суровое наказание», — сказали они мне на прощание. Эти простые слова, в которых полностью отсутствовала жажда мести, тронули меня до глубины души.

Анну приговорили к восьми годам тюремного заключения с принудительным лечением у психиатра. По словам нашего адвоката, это был неожиданный и чрезмерно мягкий приговор для суда присяжных. Когда мы вышли из здания суда, адвокат объяснил мне, что при благоприятных условиях у Анны есть шанс выйти из тюрьмы через четыре с половиной года.

В письме моя сестра спрашивала себя, не сошла ли она с ума. Мне хотелось сказать, что я в это никогда не верил, но… Пусть можно представить себе, что в порыве ярости или безумия один человек способен невольно убить другого, но до какой степени садизма надо дойти, чтобы вспороть живот коту, как это сделала она, когда устраивала погром в моей квартире? Как можно объяснить такой поступок? Какую спящую жестокость, какие дремлющие нарушения психики пробудил этот садизм? К счастью, на суде никто не знал о гибели животного, иначе — в чем я нисколько не сомневаюсь — это серьезно отразилось бы на приговоре. Я никогда не смогу понять этот душевный изъян, эту темную сторону натуры Анны. Впрочем, у меня нет никакого желания это делать.

В любом случае я не психолог. И не хочу выносить нравственный приговор своей сестре. Для меня имеют значение только ее страдания. Думаю, Анна была глубоко несчастна, ведь несчастье может уничтожить вас как личность, постепенно, но так же верно, как и безумие. И тогда вы становитесь чужим самому себе. Именно это медленно накапливавшееся страдание толкнуло Анну на иррациональное поведение и вынудило ее совершить убийство. Все, что было инсценировано потом — кража и нападение на нее — побудило меня узнать больше обо всех нас. Не вмешайся Анна, возможно, мне никогда бы не открылась правда о моей семье.

Впоследствии, когда я вновь думал об этом деле или разговаривал с Алисой, я собирал воедино разрозненные фрагменты, которые позволили мне — за неимением полной картины — понять, что именно привело к трагедии.

Алиса довольно поздно догадалась, что Николь Браше убила Анна. Ее беспокоило множество безобидных деталей, тех самых, которые задвигают вглубь памяти, чтобы больше о них не думать. Анна взяла старую белую «ауди» и где-то пропадала почти весь день… Царапины на капоте и разбитый указатель поворота, которые Алиса заметила лишь через несколько дней… Но ничего конкретного, что могло бы вызывать у нее тревогу или позволить ей связать все это с убийством старой женщины.

Алиса узнавала о ходе расследования из газет, неделя за неделей, вплоть до того дня, когда статья, в которой была упомянута белая машина, стоявшая в день убийства перед фермой, открыла ей глаза. Отныне нетрудно было представить себе, как разворачивались события.