Холодное солнце

– Кто-то из журналистов раскопал скандальную историю. Его мать завела интрижку со слугой из низшей касты. Благонравная женщина, заботливая мать, чтила традиции. Бинди, сари, цветы в волосах, благие деяния… Харихаран то и дело упоминал об этом в своем дневнике. Видимо, не мог иначе. Он был очень привязан к матери. Боготворил ее. И вот однажды застал ее со слугой. Эти два образа не укладывались у него в голове. Отец был суров. Он вбил в него дисциплину и архаичный взгляд на общественное устройство. Бреннер усматривает в этом отчасти подавленные гомосексуальные наклонности – вероятно, в юности. Но это лишь догадки. Отец считал, что он проводит слишком много времени с сестрами, и бил его. Учил его быть лидером среди мужчин, быть мэром города, каковым он в итоге и стал.

– Хорошим мэром, я тебе скажу, – с грустью заметила Чандра. – Мне он нравился.

«И он пырнул тебя в живот», – подумал Патель. Эмоции вновь всколыхнулись в нем. Он наклонился и осторожно поцеловал ее в губы.

– Не думай ни о чем, пока не наберешься сил.

– А чем еще мне тут заниматься?

– Почитай. Послушай музыку. Позови родных и друзей.

– Я прогнала их после ланча. С ними ни минуты покоя.

Патель взглянул на кровать у стены.

– С тобой кто-то остается?

– Они меняются. Обычно сестра и мама. Отец дуется, потому что я запретила ему оставаться.

– Почему запретила?

– Слишком много говорит. – Она улыбнулась.

С минуту Патель смотрел на нее. На трубки, тянущиеся от запястья, на каштановые волосы и бледные губы.

– У меня самолет через три часа.

– Вернешься к своей невесте?

– Нам многое предстоит обсудить. Но, думаю, я на время уеду из Лондона.

– Куда поедешь?

– В Лестер, ненадолго. Между прочим, это спортивная столица мира.

– В самом деле?

– Ага. Буду объедаться гуджаратской едой и спать до обеда.

– Истинный спортсмен.

– Да, кстати… Я кое-что принес.

– Хватит с меня цветов.

– Подожди.

Патель открыл сумку, вынул коробку. Отогнул края, снял крышку. Передал Чандре вилку.

– Это что?

– Биси-беле-бат. Острые, как адово пламя.