Холодные сердца

От ее слов Бет напряглась. Это произошло. Это наконец произошло. Признание, что этот дом поражен раковой опухолью, что раковые клетки расползлись повсюду. Перевязку сняли, и рубцы вновь начали кровоточить. Она вздрогнула. Она не хотела видеть все это. Она не хотела быть частью этого, не хотела быть свидетелем. Но рано или поздно все это должно было случиться. Бет заставила себя улыбнуться, пожала плечами и сказала:

– Я просто заскочила домой за курткой. Я… эээ… – Потом она повернулась, надеясь, что Лорри не успеет сказать что-то, что могло бы затащить ее в эту кровоточащую зияющую рану.

Она бежала по дому в одних носках и смотрела на все так, словно ей только что открыли глаза. Бет казалось, что вещи с угрозами преследуют ее. Как она не замечала всего этого прежде? Всей этой грязи? Кипы детских рисунков на кухне, забрызганные жиром и грязью, неряшливо прикрепленные к стенам пожелтевшим старым скотчем. Горы пакетов для мусора, покрытых пылью, груды старого тряпья, жестянки, на которых застыла какая-то вековая жидкость. Она бросилась вверх по лестнице мимо вороха грязных кроссовок, бог знает чьих, каких-то кружек и тарелок, обросших грязью неясного происхождения, кучи документов и потрепанных невзрачных журналов. И книг. Балансируя между стопками книг, Бет остановила взгляд на одной из них. Книга была примерно семидесятых годов и называлась «Лучшее Клиффорда Саймака» с изображением фантастического космического корабля на обложке. Кто такой этот Клиффорд Саймак? И кто из членов их семьи когда-либо увлекался научной фантастикой? Никто. Так почему же он здесь? Откуда взялась эта книга? А каким образом ее старый пододеяльник снова оказался в доме?

Бет швырнула книжку в потрепанной обложке и побежала в свою комнату. Только сейчас, возможно, это случилось, впервые она заметила, что для того, чтобы добраться до своей комнаты, ей приходилось несколько раз проходить бочком, чтобы перешагнуть через груды мешков и ящиков, которые завалили коридор.

Когда же это случилось? Она почему-то думала, что это началось недавно. Потом она распахнула дверь спальни – но даже это движение давалось с трудом, поскольку дверь невозможно было открыть на девяносто градусов из-за вещей ее матери, упаковочных коробок, пакетов розового цвета – и поскорее захлопнула ее. Бет испытала чувство облегчения от того, что ей не пришлось заходить в комнату своей безумной матери, но, когда она окинула взглядом свою комнату, она увидела всю правду о себе. Одежда была свалена в кучу или висела где попало. Тридцать различных упаковок с тушью валялись на туалетном столике. Обувь кое-как была сложена в старых картонных коробках. В комнате не было ничего хорошего. Ничего симпатичного. Никакого порядка, только сплошной бардак.

Она подумала о своем столе на работе, тигровой орхидее в блестящем черном горшке, о солнце, пробивающемся сквозь чистые окна и освещающем темную мебель без малейшего намека на пыль, своих пальцах с идеально подстриженными ногтями, лежащих на клавишах новенькой клавиатуры, о волосах, кокетливо рассыпанных по плечам, о людях, которых она одаривала мимолетной искрящейся улыбкой… Эти люди не один раз за день проходили через ее кабинет и считали ее эффектной и уверенной в себе женщиной. Что бы они подумали, если бы увидели сейчас все это? Кем бы стали ее считать?

Снизу послышались вопли матери: она рыдала оттого, что Вики и Колин хотели выбросить разбитый горшок. Бет легла на кровать. Она только сейчас осознала, что не меняла постельное белье почти два месяца, и посмотрела на потолок. Она вздохнула, увидев, как с карнизов свисает паутина, и подумала о шкафе, забитом новыми тряпками и щетками для смахивания пыли, подумала про пылесос и швабры, хранящиеся под лестницей, которые грохались на пол каждый раз, когда кто-то касался перил. А потом ее внимание переключилось на Билла и Мэг в их средиземноморской идиллии, и на этот раз она не испытала ни малейшего удовольствия от образа Мэг в старомодном купальнике шестнадцатого размера.

Возможно, впервые в жизни она посмотрела на себя объективно. Она была пленницей. Но не в том смысле, как она всегда убеждала себя, потому что мать нуждалась в ней. Мать в ней не нуждалась. У матери была Вики, ее дом и ее барахло. Нет, Бет была пленницей темницы, которую сама себе построила. Давно настало время уйти отсюда. Единственное, что удерживало ее здесь, кроме собственной вины, был Билл. Муж ее сестры. Который едва удостоил ее взглядом, когда в тот день провожал ее до станции. Кто не звонил в течение нескольких недель. Кто последний год даже не снимал с нее лифчик во время секса. И с этим тоже надо было покончить. Прямо сейчас.

И в тот же самый момент Бет почувствовала, как ее легкие наполняются ненавистью к себе и топят ее в этом море негодования. Тут она услышала, как в рюкзаке гудит телефон. Она подтянула сумку со звонившим в ней телефоном к себе, и там оказался ее спасательный круг.