Холодный город

Серый поднялся. Сапоги искать не стал — прямо в носках потопал к двери. Коридор казался бесконечным. Двери, двери, вешалки, шкаф, корыто на гвозде под потолком, телефон на стене (карандаш на веревочке и обои, исписанные по диагонали), дверь в огромную кухню (столы под потрепанной клеенкой, зеленые стены и подоконник, застеленный газетой). Как болит голова… Вот он — туалет. Дверь не открывается. За грязным стеклянным окошком под потолком горит свет — занято. Прислонился к стене и закрыл глаза. Не дотерплю… Раздался рык спускаемой воды, распахнулась дверь. Чуть не сбив с ног длинноносого мужика в майке, проскользнул внутрь. Ну и запах… Черт с ним. Главное — успел. На стене, на гвоздях — стульчаки. Насчитал шесть. Бачок под потолком в деревянном коробе. На ржавой цепочке качается белая фарфоровая ручка. На проволочной скобке висит «Блокнот агитатора». Удобный формат… Оторвал листок, взялся им за цепочку, спустил воду. Скомкал, бросил в унитаз. Все…

Димон сидел в старом кресле, Иблисов колдовал за столом.

— Не верьте Булгакову! — убеждал он Димона. — «Подобное лечат подобным» — формула запоя. Сейчас я приготовлю лекарство по рецепту моей бабушки, как говорил Карлсон.

Встряхнув несколько раз трехлитровую банку томатного сока, философ сковырнул ножом жестяную крышку и наполнил три стакана. Серый, морщась при каждом движении от головной боли, опустился на стул и стал наблюдать за процессом.

— Теперь чайную ложку тертого хрена, соль и сахар. Перемешаем и — финальный штрих. Не более двадцати грамм!

Иблисов долил в каждый стакан водки из маленькой бутылки. Снадобье выглядело странно, но каждый глоток приносил облегчение, словно холодный компресс, наложенный на свежий ожог. Допив, выжидательно посмотрели на философа.

— Сию минуту, господа! — Иблисов с ловкостью опытного бармена изготовил вторую порцию напитка.

Болезненная пульсация в висках прекратилась. Ушла и тошнота. Приятная слабость сменила ноющую боль в суставах. Серый почувствовал, что если сейчас же не ляжет и не заснет, то просто упадет со стула.

— Извините… — пробормотал он и рухнул на диван.

— Отдыхайте, — услышал он голос Аполлионыча сквозь сон, — а меня другие подопечные ждут…

Димон уже спал в кресле.

* * *

«Nel mezzo del cammin di nostra vita mi ritrovai per una selva oscura…»

Dante. «La Divina Commedia»

Пробуждение было непривычно легким и быстрым — Серый просто открыл глаза и сразу вспомнил все. Это — комната Иблисова, за дверью — коридор коммунальной квартиры, а в полумраке — силуэт Димона на фоне окна.

— Проснулся? — спросил Димон, не поворачиваясь.

— Ага. А который час?

— Полвторого, только не пойму — дня или ночи. Если дня, то почему темно за окном, а если ночи — то мы опять проспали двенадцать часов.

Серый рывком поднялся на ноги. Ничего не болело, в голове — полная ясность. Подошел к окну. Димон подвинулся. Сквозь темноту за стеклом виднелась противоположная стена двора-колодца. Ни одно окно не светилось, только снег на подоконниках обозначал их контуры во мраке.

— Загостились мы — озабоченно сказал Серый, — пора и честь знать.

— Ночь, похоже, — ответил Димон, — метро закрыто…

— Пешком дойдем.

— А ты хотя бы приблизительно представляешь, где мы находимся?

— Понятия не имею. Интересно, как Иблисов нас сюда дотащил?

— А где, кстати, наши куртки? — Димон подошел к двери и нашарил выключатель.

Вспыхнул свет и Серый впервые внимательно осмотрел их пристанище. Диван, ковер на стене, стол. Банки с томатным соком уже не было. Видимо, философ унес ее с собой. Пара стульев, продавленное кресло и книжные полки во всю стену. Судя по корешкам — в основном, собрания сочинений и энциклопедии. Ни шкафа, ни вешалки не было.

— Где же он свои вещи хранит? — удивился Димон.

— Может, у него шкаф в коридоре, — предположил Серый.

Его внимание привлекла картинка над столом. Подойдя поближе, он разглядел знакомый сюжет — козел с рогами в цветах в окружении полуголых старух с младенцами на руках. Эту гравюру он уже видел в Музее религии и атеизма. Что-то в ехидном взгляде этого козла неуловимо напоминало хозяина дома.

Димон разглядывал книги, стоящие на полках.

— Да здесь настоящие раритеты попадаются. Смотри, — он провел рукой по одинаковым темным корешкам с золотым тиснением, — «Брокгауз и Эфрон» в прекрасном состоянии. Солженицына в открытую держит. Ну, ничего не боится философ!

— Здорово, конечно, но пойдем лучше куртки наши поищем.

Серый приоткрыл дверь в коридор.

— Давай, только тихо, — забеспокоился Димон, — ночь, все-таки, соседи спят.

В коридоре горел свет.

— Что это они электричество не экономят, — посетовал хозяйственный Димон.

В носках, стараясь не шуметь, вышли из комнаты. Из какой-то комнаты, несмотря на поздний час, доносились звуки рояля и два хорошо поставленных голоса, женский и мужской очень профессионально выводили: «Va, pensiero, sull» ali dora-a-ati…»

— «Самиздат» исполняют, — заметил Серый, — «Набукко» в СССР запрещена.