Холодный Яр

Вечером сходятся мужики потолковать о прошлом и будущем. Удивляет их осведомленность в истории Украины, национальная сознательность[49]. Обсуждают ротозеев из Центральной рады, Павла Скоропадского, что «опаскудил свое звание», Коцура, позор древней гетманской столицы. Рассказывают, как еще до революции в Чигиринском уезде составили заговор. Объединившая многих людей подпольная организация стремилась отобрать у помещиков бывшие казачьи земли и вернуть Украине свободу. Выбрали гетмана – одного из крестьян, образованного, бывшего унтер-офицера[50]. В селах запасались оружием и в полной конспирации готовили восстание… но какой-то мужик по великому секрету проболтался жене, та – боровицкой попадье, тоже по секрету, а та – супругу. Поп-малоросс донес приставу, который вызвал войска. В итоге немало народу прокатилось в Сибирь (в том числе и рассказчик), откуда живыми приехали не все.

Припоминаю, как читал когда-то о Чигиринских аграрных волнениях[51]. Разве не характерно, что революционеры подбивали крестьян юга Киевской губернии на восстание под лозунгом самостоятельности Украины, по примеру Зализняка показывая «царскую золотую грамоту» с повелением отнять у панов землю, избрать себе вождя и восстановить казачьи вольности[52], что тут, на ночных сходках в лесу, говорили о том, кого поставить гетманом, в то время как слово это давно устарело и почти ничем не откликалось в душе украинца. Может быть, изгладиться из памяти ему не давала церковь, что белеет на холме в Суботове – там погребли тело Богдана Хмельницкого[53]

.

Назавтра мне уже чуть лучше и я решаю ехать в Матронинский монастырь – не лежа на подводе, а верхом, потихоньку. В седло сажусь по-дамски, из-за того что не могу вдеть толстый валенок в тесное кавказское стремя.

Проезжаю мимо школы. Фасад украшает искусно вырезанная из камня раскрытая книга, на страницах которой выбито: «Учитесь, братья мои, думайте, читайте – и чужому научайтесь, и свое познайте»[54]. Под ней надпись «Головковская высшая начальная школа». Тут же играют в войну школьники с деревянными ружьями, крича «Слава!» и «Вперед, за Украину!» То и дело придерживаю Абрека – он свеж и просит хода.

Село остается позади, и передо мной разворачивается живописная панорама. От лежащей высоко Головковки на несколько километров идет пологий спуск долиной, окруженной с трех сторон лесистыми горами, а с четвертой – чем-то вроде уменьшенного Кавказского или Карпатского хребта. Должно быть, это песчаные холмы на том берегу Тясмина[55], о которых говорил хозяин. Справа, в конце долины – Медведовка. Левее тянется под горами, прячась за деревьями и в оврагах, село Мельники. За ним виден купол церкви. Это монастырь, штаб гайдамаков.

Местность и вправду напоминает Кавказ в миниатюре. Вершины, изрезанные ущельями, выводят на горизонте причудливый узор. На волнистых полях, куда ни глянь, громоздятся курганы. Видно, что в свое время здесь хорошо погуляли – было и кого хоронить.

Спустя какое-то время добираюсь до Мельников. Село на вид вполне мирное, но у парней, которые идут по улице и поют «Серед степу на просторі», есть ружья, кое у кого – и револьверы с саблями. Одна старинная, ножны оправлены в серебро.

Подъезжаю:

– Добрый день, хлопцы.

– Слава Украине! – откликается несколько человек – вместо обычного «здорово». Я и не подозревал, что холодноярцы так приветствуют друг друга, отвечая «Украине слава!»[56]

Расспрашиваю, как добраться до монастыря.

– Можно через село, только так дальше. Поднимайтесь по этой улочке, за ветряком спуститесь вниз на Кресéльцы. И там прямо через лес.

Абрек одолевает не самый легкий подъем, и снова показывается купол, нырнувший было за линию гор по дороге из Головковки. За мельницей спуск, околица села. Дальше мостик и несколько домов под железной кровлей. Это и есть лесничество Кресельцы.

Слева, в окне одного дома, примечаю черноокую красавицу; справа, в воротах, стройная девушка в одной легкой блузке глядит на меня серыми глазами. Когда тебе двадцать два, то хворь не хворь – засмотришься и на черные, и на серые. Только выехав из-под обстрела, понимаю, что в этом месте развилка и жеребец уже свернул вправо. Поколебавшись, решаю не останавливаться – невидимый сейчас купол должен быть где-то там.

– Эй, казак! Вам в монастырь надо? Так это не туда! По той дороге вы еще к большевикам попадете! – кричит вдогонку девушка из ворот.

Разворачиваю коня и подъезжаю к ней:

– А вы откуда знаете, что мне в монастырь надо?

– Все казаки туда ездят.

Из хаты показывается женщина:

– Аня, марш домой, а то замерзнешь! Чертовой веры ребенок! Как увидит казака, по льду босиком бежать готова.

– Что вы кричите, мама? Это не наш казак, спрашивает дорогу к монастырю.

– А вы разве всех своих знаете?

– Конечно знаю. Скачут мимо нас…

– Видно, и погреться заглядывают…

– Да отчего ж нет? Один только есть такой… хмурый. Девушек не любит. Чорнотой звать, родом аж с Кубани[57]. Но его наши люди уважают, потому что москалей ловко бьет.

Прощаюсь, трогаю и беру влево.