Холодный огонь

Возможно, это был хороший знак, подтверждающий, что подсознательно Джим начал примиряться с теорией Холли. Или Враг решил, что простыми угрозами ее не напугать, и теперь пытался вырваться на волю и уничтожить ее.

– Ты поймешь, что он – часть тебя, когда он меня убьет. И если ты меня любишь, как признался через Друга прошлой ночью, что тогда с тобой будет? Разве это не разрушит Джима, которого я полюбила? А если Джим исчезнет, останется только темная сторона его личности – Враг. Держу пари, так и будет. Поэтому речь идет не только о твоем спасении, но и о моем. Если хочешь, чтобы у тебя появилось будущее, давай копать.

– А что, если мы будем копать и копать и все без толку?

– Тогда копнем чуть глубже.

Жухлые поля резко сменила тесная застройка времен первых переселенцев – они въехали в город.

– Роберт Вон, – ни с того ни с сего сказала Холли.

Джим вздрогнул – имя словно кольнуло его память.

– Господи, это был его голос.

– Голос Друга. – Холли глянула на Джима. – Значит, тебе он тоже показался знакомым.

Роберт Вон, прекрасный актер, герой сериала «Агенты А.Н.К.Л.», играл бесчисленных злодеев с зализанными волосами. С таким тембром и диапазоном, как у него, можно угрожать, утешать или вселять уверенность.

– Роберт Вон, – сказала Холли. – Но почему он? Почему не Орсон Уэллс, не Пол Ньюман, не Шон Коннери? Почему не Фред Флинстоун, в конце концов?

– Не знаю, – задумчиво сказал Джим, но ему стало не по себе, как будто он должен был знать и ответ был где-то рядом.

– Ты до сих пор думаешь, что это инопланетная сущность? Пришелец просто создал бы новый голос. Зачем ему имитировать голос конкретного актера?

– Однажды я видел Роберта Вона. – у Джима в голове всплывали смутные обрывки воспоминаний. – Не по телевизору и не в кино, а по-настоящему, вживую. Очень давно.

– Где, когда?

– Не могу… Не получается вспомнить… Все так смазано.

Джиму казалось, будто он стоит на очень узком горном гребне между двумя безднами. С одной стороны – его нынешняя жизнь, полная боли и отчаяния. Он гнал их от себя, но порой они брали верх, как во время той его переломной поездки по пустыне Мохаве, когда он искал выход, пусть даже этим выходом могла стать смерть. С другой стороны – неопределенное будущее, которое пыталась обрисовать ему Холли. Она уверяла, что будущее есть надежда, ему же оно представлялось хаосом и безумием. А гребень, на котором он стоял, осыпался и с каждой минутой становился все уже.

Джим вспомнил, как два дня назад они с Холли разговаривали, лежа в его постели, прежде чем впервые заняться любовью.

Он тогда сказал: «Люди… Они всегда не то, чем кажутся», а она спросила: «Это наблюдение? Или предупреждение?» – «В смысле – предупреждение?» – «Может быть, ты хочешь, сказать, что совсем не такой, каким я тебя вижу?». Он помолчал и согласился: «Может быть», а Холли выдержала паузу и сказала: «Знаешь, а мне плевать».

Теперь Джим был уверен, что действительно пытался ее предупредить. Тихий внутренний голос подсказывал: Холли права в своем анализе, сущности с мельницы на самом деле – две его составляющие. Но если у него и правда проблемы, вряд ли его состояние можно описать как душевную нестабильность или жизненный тупик. Нет, это чистой воды безумие.

Они выехали на Мейн-стрит. Город казался загадочным, темным и зловещим – возможно, потому, что хранил тайну, разоблачение которой могло подтолкнуть Джима к шагу в пропасть по одну или другую сторону его воображаемого гребня.

Где-то он читал, что только сумасшедшие абсолютно уверены в своем психическом здоровье. Он не был ни в чем уверен, но легче ему от этого не становилось. Джим подозревал, что безумие – это квинтэссенция неуверенности, лихорадочные и тщетные поиски ответов и твердой почвы под ногами. Разум – обитель уверенности.

Холли остановилась у тротуара напротив аптеки «Хандал» – в восточном конце Мейн-стрит.

– Начнем отсюда, – сказала она.

– Почему?

– Потому что именно это значимое место ты показал мне первым.

Джим вышел из «форда» в тень растущих вдоль тротуаров магнолий, чьи раскидистые кроны сходились шатром над дорогой. Деревья приукрашивали город, но казалось, что они будто не отсюда.

Холли открыла парадную дверь датского домика, и фацетные стекла, точно бриллианты, засверкали всеми своими гранями. Звякнул колокольчик.

У Джима чаще застучало сердце. Нет, он не вспомнил некое важное событие, имевшее место в стенах аптеки двадцать пять лет назад, но почувствовал, что они ступили на верный путь.

В левой части здания располагалось кафе, тут же стоял автомат с содовой. Через арочный проход Джим увидел нескольких людей за завтраком. Сразу у двери громоздился маленький, заваленный утренними газетами стенд, в основном ежедневными из Санта-Барбары, но попадались и журналы. А рядом со стендом была вращающаяся проволочная стойка с книгами в мягкой обложке.

– Здесь я покупал книги, – сказал Джим. – Я уже тогда любил читать – жаль, не мог скупить все.