Холоп августейшего демократа

Представительство Генерал-Наместника располагалось в сером, неприметном, приземистом здании с четырьмя квадрат­ными колоннами, как-то куце приютившемся среди жилых мно­гоэтажек на одной из пыльных обшарпанных улиц центральной части окружного города. Пустынный неухоженный двор более походил на армейский плац с фигурными асфальтовыми заплат­ками. Говорят, в этом здании когда-то давным-давно размещался банк и публичный дом одновременно, и граждане могли полу­чить причитающиеся им по вкладам проценты в натуральном, так сказать, исчислении — услугами девиц с пониженной соци­альной ответственностью. Заведение процветало долгие годы, а потом растворилось в свежем воздухе перемен вместе с де­нежками вкладчиков, оставив за всё расхлёбываться бедных проституток. Внутри всё так и осталось — широкая мраморная лестница, паркет, в правом, меньшем, крыле на втором и третьем этажах — просторные кабинеты и офисы бывшего банка, в ле­вом — крошечные рабочие комнатки жриц любви. По невесть кем заведённой традиции в главном представительском здании особо­го округа на стенах коридоров устраивались выставки абориген­ных художников, из-за чего казённое здание временами принима­ло диковатый вид и походило то на вертеп хакасских разбойников времён Чингиз-хана, то на стойбище алтайских шаманов.

Как и каждое уважающее себя казённое заведение нового времени, Представительство выполняло представительские и ко­ординирующие функции, ни за что не отвечало и ничем не руко­водило, то есть, фактически, ничего не делало. Конечно, скажи вы это вслух в коридорах власти, вас бы вмиг скрутили в бара­ний рог. Как так, почти полтысячи человек и ничего не делают?! Такого быть не может! Они же все ежемесячно получают жало­вание, разные там надбавки и премии, доплаты за секретность и выплаты за особые условия труда, пайковые, проездные, коман­дировочные и прочие, прочие, прочие. Вернее, не прочие, а наши кровные, которые ежемесячно другие их братья-чиновники ис­правно выворачивают из народного кармана! Можно было бы и так воскликнуть, да вот некому. После великой бюрократической революции, которую при Втором Преемнике учудил мыслитель мирового масштаба и, как водится, выдающийся государствен­ный деятель Дионисий Козел, чиновники окончательно одолели народ и победили здравый смысл, благо, козлиное семя упало на веками удабриваемую и обработанную почву.

Рабочий день Генерал-Наместника начинался с приёма до­кладов. Первым, как правило, заходил Мустафий Муфлонович Склись, генерал на выданье, ведавший в округе курированием всяких пакостей и напастей, человек скрытный и коварный.

— Позвольте, Урза Филиппович, — с исполненным достоин­ства полупоклоном просочился в кабинет Склись...

— А чё тут позволять, когда ты уже здесь. Садись, докладывай!

— В целом обстановка в окуёме стабильная, за истекшие сутки никаких нештатных ситуаций не было. В Чулымском уделе опять начала выть собака...

— Что, уже полнолуние?

— Так точно-с. В том же уделе продолжают пошаливать ли­хие люди...

— Кто такие? Учреждено ли разбирательство по факту тво­римых ими безобразий? Да, а что они творят-то в самом деле?

— Разбирательство и следствие учреждено ещё в прошлом годе, да результатов пока никаких нет. — Видя насупленные брови начальствующего, предвещающие начало разноса, Мустафий Муфлонович поспешил оправдаться: — Да нет в том нашей вины. Удел тот убогий, украйний, на самом отшибе, там какой только нечисти не ошивается: и беглые, и уйгуры, и раз­бойные шайки хакасов, и переметнувшиеся к сяньзянцам шор­цы. И опять-таки уже скоро как девять месяцев нет над уделом государственного догляду...

— Ну, так вот ты и поезжай-ка туда, батюшка, да и догля­ди, — с закипающей злобой прошипел Генерал-Наместник.

— Не извольте серчать, ваше высокопревосходительство, наместник Наместника туда уж как третью неделю назначен. Вы изволили в то время отдыхать с князем Ван-Петровым Тэр-оглы. А новый назначенец — столичная штучка, в заграницах воспитан и засланец известного рода прошлых олигархов Понт- Колотийских. Енохом Миновичем зовётся.

— Погоди-ка ты! Так я же его деда помню, да и родителя, Мину-то хорошо знаю, — наместник задумался, прикрыл глаза.

Мустафий замер. Он знал, что в подобные мгновения луч­ше раствориться, обратиться в пыль, съесть самого себя изну­три, чем издать хотя бы звук или незначительное движение со­вершить. Не дай бог! Ибо именно в эти секунды в державный ум заходила её величество Мысль. Дама капризная и непостоянная, со своими выкрутасами и извращениями, и в последнее время не балующая вниманием стареющего генерала.

— Ты вот что, Мустафий, зови-ка ко мне этого алигархёнка. И надобно ещё... — Урза Филиппович выразительно замолчал, как бы взвешивая весомость просившихся наружу слов. — Хотя нет, это потом. Продолжай докладывать.