— Серый, я не пойму. Ты сейчас о чем? — сощуривается отец, сканируя меня тем самым особенным взглядом.
— Не знаю, бать. Я… Как бы это сказать? Наверное, не хочу тебя разочаровать. Но в сказках, видно, неспроста младший сын всегда дурак, — улыбаюсь криво.
— Точно дурак. Я бы даже сказал — придурок.
— Пап…
— Это мать виновата. Столько лет сверлить тебе мозг.
— Ее тоже можно понять. Я же вроде как не мог определиться со своим дальнейшими планами. Она переживала.
— Но теперь-то вроде смог? — отец бросает на меня тяжелый взгляд из-под густых бровей. — Даже невесту, вон, нашел. Правда, что ли, дочь Жоры Черного?
— Какого еще Жоры Черного? — вздергиваю брови. — Мне отец Сары известен под именем Георгия Картозии.
— Ага. Значит, он. Дела-а-а.
— Пап, — стучу ногой под столом. — Сразу говорю — я от Сары не откажусь. Более того, мы скоро поженимся. Так что думай, как будешь минимизировать риски, если, конечно, они существуют.
— Слушай, сын. Вот скажи, а то мне непонятно. Разве я тебя хоть когда-нибудь в жизни обижал?
— Нет.
— Может, как-то еще не справился? В чем-то разочаровал? Ну, мало ли. Сейчас модно, как я посмотрю, винить родителей во всех грехах. Вдруг у тебя ко мне какие претензии?
— Да нет же, пап, ты чего?
— Я? Вы только посмотрите на него! Я чего… — Отец раздраженно отбрасывает приборы. — Это ты чего, Сереж. Чего гонишь, а? Когда это я интересы политики ставил выше интересов семьи?
Гляжу на батю, глаза выпучив. Вопрос, конечно, интересный. Вроде и не было такого, да. Он прав. Но в то же время и выбора не было. Мы росли с мыслью о том, что имя отца ни в коем случае нельзя опозорить. И все наши поступки, все установки в жизни были продиктованы страхом сделать что-то не так.
— Да я ж ничего такого, пап. Просто предупредить. Мало ли… Все-таки ты — это ты.
— А что я, Сережа? Ты правда такой наивный? Мы с Жорой Черным в одно время жили. Это тебе ни о чем не говорит, а? Или ты думаешь, они в малиновых пиджаках с пушками наперевес бегали по стрелкам, а я дела решал по закону?
Взгляд отца тяжелеет. Наполняется незнакомой мне прежде злостью. И я совершенно искренне охреневаю, потому что никогда, в общем-то, не задумывался о том, как отец стал тем, кем стал.
— Бать… Ну, как же? Ты же из потомственных…
— Еще, блядь, скажи, элит. Похоже, вам надо сокращать время общения с матерью. Она на тебя плохо влияет.
Сижу, обтекаю. Перевариваю, блин, без мезима… Это ж прямо сейчас мой отец намекнул, что не без греха?
— В общем, я к чему? Твое решение жениться мы с мамой всячески поддерживаем. Но ты, Серег, все равно подумай. И как следует это дело взвесь. Потому что с Жорой Черным лучше дружить. Обидишь его дочку, даже мне будет сложно прикрыть твой зад. Я не в курсе, как у тебя в плане баб, но то, что ты очень быстро переключаешься с одного занятия на другое — факт всем известный. Понимаешь, к чему я веду?
Нет, ну охренеть просто! Хмыкаю. Бросаю взгляд на отца и, уже не сдерживаясь, смеюсь во все горло. Блин, вот и как я мог в нем так ошибаться?
— Подумать только, а Сарка сама не своя, волнуется, что вы ее не примете.
— Ну, это она, конечно, зря. Надеюсь, твоя мать развеет ее заблуждения.
— Ага… То есть, погоди. В каком смысле?
— Она поехала к ней с визитом.
— Чего? — вскакиваю. — Куда поехала?
— В кофейню. Или кондитерскую. Я забыл. Что там Сара открыла?
— Кофейню, кондитерскую… Какая разница?
Озираясь, как дурак, по сторонам, сдергиваю с вешалки куртку. Мне совершенно не нравится, что у меня за спиной совершаются какие-то телодвижения. Какие бы цели не преследовала моя мать, между нами с Сарой все еще слишком хрупко, чтобы я мог позволить кому-то вмешиваться в наши отношения.
— Серый, погоди. Ты чего сорвался-то?
Да фиг его знает. Может, потому, что Сара мою мать явно побаивается. И комплексует очень, и во всем сомневается. А мы же вот только вроде бы все решили!
— Поеду к ней.
— Да что ты как коршун в нее вцепился? А впрочем, — батя чешет гладковыбритую, как положено солидному политику, щеку: — Езжай. Жора Черный оценит, как ты над ней трясешься.
— А почему Черный? — уже на выходе интересуюсь я.
— Так он хач. Потому и черный, — объясняет тот, в общем-то, незатейливую логику девяностых. Сейчас, во времена, когда политкорректность — наше все, это, конечно, кажется диким, а тогда, видно, ничего, нормально было… Ну, папа! Вот умеешь ты удивлять.
— Пап, а у тебя была кликуха?
— Нет, ты чего? Это же прерогатива блатных.
— А ты…
— А я, как всегда, между струек, Сереж.
Качаю головой. Вот так бы жил и не знал, что прошлое у моего отца намного более интересное, чем мы привыкли думать. Интересно, а Ромка с Викой в курсе?
— Ты только это… Матери не трепись. Она то время вспоминать не любит.
— Как вы вообще с ней познакомились? — торможу возле машины. Глупо и не к месту, потому что, завидев шефа, уже выскочил водила, и подгребла охрана.
— На подпольных боях, — усмехается тот.
— Чего? — открываю, как идиот, рот.
— А ты думал, в кого такой драчливый?