Хорошие собаки до Южного полюса не добираются

Это те клички, что я запомнил. Меньше половины, это уж точно. Память у меня не как у слона. Впрочем, я и не претендую. Но зато и дерьма от меня поменьше – аккуратные маленькие кучки, которые относительно хорошо сохранившаяся пенсионерка без труда уберет в мешочек. Вот то же на то же и выходит.

– Представляешь, – сказала фру Торкильдсен, – какой, наверное, гам стоял на палубе «Фрама», когда собаки плыли через Атлантику?

Еще как представляю. Получше, чем она. Я прекрасно представляю, какой это ад для гренландской собаки, – хотя нет, для любой собаки, – когда силишься идти по мокрой палубе, а та ускользает у тебя из-под лап.

Потому что на той палубе я бывал. И запах помню. Люди, с гренландскими собаками незнакомые, а таких на борту было большинство, этих собак боялись и считали их примитивными. Глядя на собак с голодными глазами и засохшим в бороде дерьмом, они не скрывали отвращения. Когда собаки злились, то кусали. Когда были голодные, тоже кусали. И когда испытывали страх – тоже. И ни одну из находящихся на борту собак невозможно было хоть чему-то научить. «Фрам» превратился в плавучий зоопарк с почти дикими зверями. И, совсем как в зоопарке, зверям там было не место.

– Это издевательство над животными, – высказался я, – загнать полярных собак на корабль, а корабль увести в тропики. Это уж чересчур!

– Погоди, – хитро усмехнулась фру Торкильдсен, – это еще цветочки.

– Они же там передохнут как мухи.

– Шеф предполагал, что половина собак во время рейса из Гренландии до Антарктиды умрет.

– Циничный мерзавец.

– Можно и так сказать. Но ты угадай, сколько собак осталось в живых спустя пять месяцев морского путешествия?

– Четырнадцать тысяча, и десять, и сто семьсот? Какого вы от меня ждете ответа? Но давайте допустим, что Шеф был прав. У меня сложилось впечатление, что он из тех, кто часто бывает прав. Предположим, в живых осталась половина.

– Пятьдесят процентов?

– Проценты – это хорошо. Пускай столько и будет, да.

– А теперь смотри! – с подозрительной веселостью проговорила фру Торкильдсен так загадочно, что я понял – она готовит мне сюрприз. – Сиди! – скомандовала она.

Я сижу. Это я умею. Я сижу как вкопанный.

– Место! – скомандовала она, и я, разумеется, остался на месте, но в голову стали закрадываться всякие мысли.

А вдруг мне перепало бы что-нибудь вкусненькое? Сейчас вкусненькое мне просто необходимо. В животе у меня пусто и неспокойно. Фру Торкильдсен направилась на кухню, и хвост у меня сам собой завилял. Вообще, вилять хвостом сидя – дело крайне непрактичное. Вернулась она, к сожалению, с пустыми руками, разве что лакомство где-то очень хорошо спрятано.

– Сейчас увидишь, – сказала фру Торкильдсен, но на этом снова умолкла.

Она подошла к стае бумажных волков перед камином – и я наконец увидел, что у нее в руках. Еще больше волков! Одного за другим фру Торкильдсен поставила их рядом с остальной стаей. Как же их много! Всякий раз, когда я думаю, что вот этот последний, она достает еще одного. И еще одного. После четырех я сбился со счета. Закончив, фру Торкильдсен уперла руки в боки – когда человек считает, будто он молодец, то всегда так делает – и оглядела бумажную стаю. И по-моему, фру Торкильдсен и правда молодец. Она заслужила право упереть руки в боки.

– Сто шестнадцать собак, – заявила фру Торкильдсен, – это на девятнадцать больше, чем было, когда судно отправилось из Норвегии.

Мне не оставалось ничего иного, как поверить ей.

– Понимаешь, на борту родилось множество щенков. И все кобели, появившиеся на свет, пока судно было в рейсе, тоже отправились на Южный полюс. А вот угадай, что случилось с рожденными на борту суками?

Она еще не договорила, как к горлу уже подкатила тошнота. Мне почудился запах гренландской собаки, запеченной в соусе с розмарином, вареными овощами и картошкой.

– Их съели… – догадался я.

Внутри стало вдруг так пусто, что даже на злость сил не хватало. А вот фру Торкильдсен – да что же это, она засмеялась!

– Что смешного в том, чтобы есть щенков?! – спросил я, надеясь, что она заметит мое раздражение.

– Прости, Шлёпик, – сказала фру Торкильдсен, и, несмотря на весь ужас происходящего, я обрадовался, услышав, как смех меняет ее голос, – нет, щенков никто не ел. Но вообще я и впрямь зря смеюсь – то, что с ними делали, ни капельки не лучше. Стоило на судне родиться сучке, как ее, еще слепую, выбрасывали за борт.

– И щенки тонули?

– Полагаю, да.

– Вот прямо так – плюх-буль-буль-буль, и на этом все?

– Когда щенка кидали за борт, матросы кричали: «Рыбий корм!»

– Вот гады.

– Совсем не обязательно. Пойми, Шлёпик, эти люди вовсе не были собаконенавистниками. Да, они брали за шкирку новорожденного щенка и на глазах у матери кидали его за борт. Ты, конечно, решишь, что у таких людей – даже если они и не насквозь злодеи – каменные сердца. Но это не так. Просто у них была цель. И если для достижения цели требуется умертвить щенка, они так и поступят. По мнению Шефа, – а того научили этому эскимосы – когда сук слишком много, от них проблем не оберешься. И экспедиция, которая держит курс на Южный полюс, – не место для женщин.