Хождение по мукам

– Да, вне, вне меня. Вы не были на войне, а я был. Из меня с корнем все вырвано. Что такое добро – не знаю. Нет его. Оказалось ненужным и упразднили. А есть – жадность. Жадность хоть как-нибудь жить, хоть что-нибудь урвать. А не граблю я, не убиваю, не насилую только потому, что мне еще противно, и страдания боюсь. Да не о себе говорю, о Михрютке. Он сейчас главный человек. И он это отлично понимает. В прошлом году несколько таких Михрюток из архиерея суп сварили и попов заставили этот суп кушать. Значит, мол, равняться так уж с самим Господом Богом.

Человек у камина перебил, погрозив щипцами:

– Слушайте, вы все время ужасно сбиваетесь. Если нет морали, тогда попы не причем, а вы все к богоборчеству клоните, особенно с этим супом.

– Ну, да.

– А по-моему – этот суп из архиерея не что иное, как новый культ: Бога изжили до пустого места, – поклонимся жадности, дьяволу. Так?

– Да, да, – крикнул худой, – поклонимся дьяволу... И чем гаже, чем кровавее, – тем яростнее будет вера... В кипящий котел и архиерея, и буржуя с цепочкой, и генерала, и самого царя... Каинова жертва... Вспомните, лет двадцать тому назад начались разговоры о фабричном котле – вот вам и котел.

– Окончательно сбились, – проговорил человек у камина, – дьявол именно в том, чтобы в него не верить и в него не кланяться. Дьявол – пустое место, абсолютный нуль, абстрактная идея, равнодушие, аморальность. А начать верить в него, да еще кланяться – все равно, что для моли нафталин. В ваших словах одно верно, что Михрютка – Каин.

– Сбились-то теперь вы, по-моему...

– Никак нет, не сбился. Каин во имя Господа Бога убил, в том-то и сила. Брат его был как птица – чист и светел; срезал горсть колосьев и сжег, вот и вся его жертва – райский мальчик. А Каин верил в Бога всеми кишками, от всего своего человеческого, с яростью и злобой. И брата убил в ненависти и к брату, и к Богу. Убил и убежал, и сошел с ума. И от Каина пошло все человечество, – Авель-то умер отроком. С того мига, когда Каин размахнулся дубинкой, – определилась судьба человечества: вечно бежать от самого себя, вечно сходить с ума и верить неистово. Проследите, – повторяется всегда одно и то же: – едва только на земле наступает мир и безмятежность, – довольство, птичья жизнь, – как в человеке пробуждается Каин – ненависть и озверение. И кончается всегда это каиновой жертвой – революцией. А за революцией – раскаяние (расшифруйте корень этого слова), – и обезумевший от стыда и горя Каин падает на землю, хватает невидимые стопы... Проклятие Каина в неверном пути к Богу: к совершенству через грех...

– Значит, вы отрицаете революцию как путь?

– Да.

– Тогда что же остается?

– Совершенство.

– Революция случилась, будем говорить о революции, – сказал худой, заходив вдоль окна, – пусть мы все каиновы дети, тем хуже для нас. – И он обратился к маленькому с сигарой, все время слушавшему с живейшим вниманием. – Вы хотите знать, как станут осуществлять равенство?

– Вы разве находите, что в России...

– Э, нет, в России идет лишь предварительная подготовка. Большевики, в конце концов, те же Маниловы, – мечтают о мавзолеях, а мужик их морит голодом... Их дни сочтены, само имя большевиков скоро сотрется в памяти... А вот те, кто придут после них, это будут серьезные люди, не мечтатели. Первым делом они объявят всеобщее и окончательное равенство. А так как Михрютки в слова больше не верят, то они разыщут где-нибудь в водосточной трубе прогнившего насквозь последнего человечишку, в гноище, в язвах, и посадят эту мокрицу гнусную на трон, и по нему сделают всеобщее равнение. Это будет такой восторг, равного какому не было никогда. Землю зажгут с четырех концов, сделают ровно. Никаких пролеткультов[242] и Шаляпиных, ничего этого не допустят. Большие города взорвут, чтобы не было соблазна. И вот когда равенство всех на земле осуществится, тогда начнут строить.

– Что?

– Бараки. Одного типа по всей земле.

– С ванными и ватерклозетами?

– Конечно. Вы чего улыбаетесь?

– Нет, я о другом, – сказал маленький, бросая окурок сигары в огонь, – я хотел спросить, – кто же будет во главе этой революции?

– Вооруженный пролетариат.

– Значит, высший привилегированный класс все-таки?

– Только на время революции. Диктаторская власть должна быть в руках небольшого и сплоченного класса.

– А потом, когда кончится революция, куда вы его денете?

– Пролетариат вернется к станкам.

– Назад, равнение по Михрютке?

– Да.

– А если пролетариат набалуется властью и не захочет возвращаться к станкам?

– Его заставят вернуться.

– Кто? Ведь оружие-то будет в его руках. Или опять революция?.. А революция, – опять, значит, какой-то привилегированный вооруженный класс, скажем – подпролетариат... И так без конца, покуда, действительно, не станет на земле ровно и пусто. Теперь вот вы мне на что ответьте, – какая же будет у вас мораль, новая, особенная, михрютская?

Худой человек молчал, стоя спиной к свету, рот его был искажен от злости, очевидно, в голове что-то заскочило, не цеплялось и мучило. Вдруг он рассмеялся коротко, с кашлем: